Куда делся секс?

Люди считают, что возраст что-то меняет. Отчасти они, разумеется, правы. Ты меняешься внешне. У тебя появляется опыт. Возникает ответственность за других. Но разве это значит, что ты должен при этом терять себя?

– …И одевается он странно для его возраста, – говорила приятельница о нашем общем друге. – Все эти цепи и браслеты. Это инфантильно.

– Погоди! – удивилась я. – Ты серьезно? А что надо считать не инфантильным? Бежевое двубортное пальто с бобровым воротником? Или куртку Jack Wolfskin?

Знаки. Тебе сорок/пятьдесят/шестьдесят – и уже нельзя ходить в клубы, надевать футболки с Мэрилином Мэнсоном и загорать голым.

Потому что.

Еще недавно считалось, что девушка в тридцать не должна носить короткую юбку – смешно, мол, в такие годы «молодиться».

Мы все боимся возраста. Боимся, что будем выглядеть смешными в нелепой попытке удержать за волосы уходящую молодость.

Конечно, многие люди довольно рано теряют энергию. У них вроде как слишком много забот, чтобы оставалось желание наслаждаться жизнью. На самом деле они просто теряют ко всему интерес. И обвиняют тех, кто не утрачивает талант получать удовольствие, в инфантильности.

Хотя в инфантильности нет ничего плохого. Эта так называемая инфантильность никак не мешает добиваться успеха. Не мешает рожать и воспитывать детей. Думать о ближних, в конце концов.

Просто большинство принимает такие правила, по которым с возрастом ты должен становиться серьезным и унылым.

В «Птюч», самый знаменитый рейв-клуб 90-х, меня привел отец, поэт Игорь Холин. Ему тогда было за семьдесят. Не то чтобы он там зависал, но его друзья открыли это место. Несколько раз он был там на вечеринках.

– Ты ведешь себя как ребенок, – сказал мне один знакомый. – Все время чего-то хочешь. То пить, то есть, то в туалет.

Я его вообще не поняла. А что надо делать, если, правда, по очереди хочешь есть, пить или в туалет? По некой причине терпеть? Но зачем? Зачем терпеть, если можно не терпеть?

Многим кажется, что взросление – это насилие над собой. Ты не хочешь – ты должен. И, конечно, должен не себе. Делать что-то ради себя стыдно в нашей культуре антиэгоизма.

Но почему, например, я виновата, если люди по жизни делают то, что им не нравится?

Возможно, это они «инфантильны», так как не могут набраться мужества и принять такое решение, которое сделает их жизнь лучше.

И в Москве, и в Берлине, и в Барселоне я вижу в ночных клубах или на концертах людей всех возрастов. Хоть шестидесяти лет. Хочется человеку танцевать – он танцует. И ему не кажется, что танцевать в шестьдесят нечто кроме вальса – смешно. Зачем ему вальс, если он вырос на рок-н-ролле?

Даже если большинство ровесников киснет дома перед телевизором, это еще не значит, что надо стесняться себя, собственных желаний и вкусов.

Возраст уже давно ничего не значит. Такие женщины, как Вивьен Вествуд или Патриция Филд, в семьдесят лет носят короткие юбки – и плевать они хотели на то, что скажут об их ногах. Вествуд не боится даже сниматься голой. Все, что обыватели думают о них, – это ничтожные условности.

Возраст – наказание для человека, которому смертельно скучно с самим собой.

Знаете, все эти жалкие воспоминания из серии «когда мы сидели на лавке, и пили дешевый портвейн, и хохотали до хрипоты». Я знаю миллионеров, которые однажды собрались в том самом сквере, где сидели в молодости, купили убогое пойло, хлеб и колбасу и воспроизвели день своей молодости.

Они рассказывали об этом с упоением, а я с трудом держала лицо. У этих людей есть все, а им совершенно неинтересно жить. На том месте, которым они получали радость, – хроническая мозоль. Хотя, если бы у них не было денег, они были бы такими же «взрослыми» – только бедными.

Я однажды ввалилась на встречу с приятелем, очень богатым, и с ходу стала вопить, что купила новый велосипед, и это здорово, и я счастлива. Он меня совсем не понял.

– Ну, я понимаю, если бы ты машину купила… – промямлил он.

Я уставилась на него с недоумением. Не в деньгах вопрос. А в том, что мне вообще не нужен велосипед, если я не буду счастлива от его покупки.

В жизни нет ничего заурядного. Если смотреть из правильного угла. Тридцатая новая сумка – это все равно счастье. Я раз двадцать пять была в Берлине, но ощущения, когда самолет садится над крышами города и вот-вот приземлится в Тегеле, те же самые, что впервые. Я не делаю то, что не приносит мне удовольствия. По крайней мере тогда, когда трачу на это деньги.

Возможно, это можно назвать инфантильным. Но я точно ни во что не играю. Моя жизнь – настоящая. И мне все равно, сколько мне лет. В том смысле, что я никогда не скажу «в душе мне восемнадцать». Потому что мне тридцать девять. В тридцать девять я люблю клубы, люблю выпить и зажечь, люблю короткие юбки и безумные импульсивные решения. Потому что я такой человек.

И никогда не стану другой в угоду бессмысленным страхам.

Новая сексуальная революция