— Мы можем на вас рассчитывать, Болеслав Юрьевич? — спросил Национальный лидер. — Вы же понимаете… Мы все, — он отражался в десятках стеклянных шаров, — мягко говоря, физики. А вы — лирик. Мы математики, Болеслав Юрьевич, а вы — художник. Вот и изобразите нам что-нибудь эдакое…
Сисадмин приподнял с поверхности своего стеклянного дизайнерского стола ультралегкий серебристый макбук и вытащил из-под него придавленную школьную тетрадь на сорок восемь листов.
На первой странице были выведены цифры «2012» — пожалуй, даже слишком старательно: карандаш возвращался в канавки по много раз. Магическое это число было обведено затейливой рамочкой, свидетельствующей о действительном наличии художественного таланта у автора. Кроме многообещающего заглавия на первой странице имелся лишь заметный слой пыли; все прочие страницы были пусты.
Сисадмин повертел перед собой тетрадь, взял идеально отточенный Caran d’Ache и снова принялся распахивать его грифелем борозду двойки. Переусердствовал — и грифель хрустнул.
— Вечерние ток-шоу начинаются, — пропела девушка в селекторе.
Он с облегчением спрятал так и не лишившуюся девственности тетрадь под компьютером и шагнул в заднюю комнату.
Стены ее были увешаны плоскими плазменными экранами, показывавшими одновременно все федеральные каналы. И по всем сейчас начинались общественно-политические ток-шоу, плотно зажатые между самыми рейтинговыми сериалами — так, чтобы зритель даже не рыпнулся.
Вот тут Сисадмин был в своей стихии.
Другому вечерние ток-шоу показались бы какафонией, смешением эфирных помех и терзающих шизофреников голосов, переливанием апельсинового сока из пустого в порожнее. Но Сисадмин всегда слышал в этом белом шуме державную симфонию. В съемочных группах, замерших в Останкино и на Яме, он видел оркестры, в ведущих — первые скрипки, и умел не просто дирижировать ими, но и сочинять великолепные импровизации, меняя партии каждого инструмента прямо на ходу и чудесным образом связывая белые нитки монологов гостей и ведущих в великолепные красочные гобелены.
— Дайте мне студии! — велел Сисадмин, и все экраны показали ему готовящихся ведущих. — И Вагнера поставьте.
— «Полет валькирий», как обычно?
— Нет, давайте пока этот марш из «Гибели богов», для разогрева.
На Главном канале застыл картинно бородатый мачо Шибченко. На «Руси» лоснился передислоцированный с ХТВ Андрей Богов, разогревающий дрессированную публику перед своим фирменным «Мордобоем». По самому ХТВ показывали модерирующего программу «Все по чесноку» писателя Маниева. Писатель прохаживался взад-вперед с кипой бумаг, разучивая сценарий сегодняшней пьесы. Каждый из них то и дело поправлял вставленные в уши крохотные капсулы-динамики.
— Добрый вечер, господа, — надев на голову хед-сет, поприветствовал свой оркестр Сисадмин. — Это я, ваш Внутренний Голос.
Все трое вздрогнули, закрутили головами, не зная, в какую камеру глядеть, и нервно заулыбались.
Вступил Вагнер.
Сисадмин, невидимый для своих маленьких живых ретрансляторов, тоже улыбнулся. Поежился от щекотки приятного и волнительного предчувствия своего вечернего бенефиса.
Вообразил себе, как все население страны расселось сейчас перед голубыми экранами, тщательно рассортированное по социальным группам и разложенное по полочкам каналов… Модников и яппи прикармливает американскими сериалами и политкорректной сатирой Главный канал; активных бабулек окучивает «Русь», а трудовой народ заведен на ХТВ, и там же оставлен ночной садок для ностальгирующей интеллигенции. Дать каждому по его потребностям, сведя плюрализм и свободу выбора к выбору любимого сериала. А взамен потребовать всего-то не захлопывать черепные коробки, когда сериалы кончатся. Посидеть у телевизора еще немного, впуская в себя вслед за вазелиновыми «Доярками», «Ментами» и «Californication» шероховатый сюрприз политического ликбеза.
А как еще проникнуть в их… душу?
И вот сейчас пойдут титры, тревожная отбивка, и ведущие, напустив на себя серьезный вид, начнут вещать авторитетно, впустят полифонию, органными клапанами открывая то один, то другой рот в студии, взмахами рук поднимая и осаживая экспертов и так называемых политиков… Будто это они сами дирижируют, а не дрыгаются послушно в такт мановений пальцев Сисадмина, не подпевают его шепоту.
А ведь это он вдыхает в них жизнь. Это его слова они говорят, открывая свои рты. И рассевшиеся по стульям цепные политики, и очкастые эксперты — все они говорят его словами. Он дает этим фантомам плоть и жизнь, и он же может в любой момент покарать их развоплощением, отлучив от эфира.
Только он умеет из космической, звенящей пустоты российской политической жизни создать шоу, а из трех шоу сплести трехмерную симуляцию реальности… И может, даже то Слово, что было в начале — было его словом.
— Отлично… — прошептал Сисадмин. — Уводим «Гибель богов», даем «Полет Валькирий» и начинаем…
Все трое ведущих встряхнулись.
— Это программа «Самосуд» на Главном канале. И с вами я, Максим Шибченко. По Таллинну и Риге маршируют ветераны СС, но полиция арестовывает активистов антифашистских движений…