Куда? и как?

Следующий опыт доказывает влечение охотников к деревьям как ориентирам первого ранга. Оса привыкла летать за добычей вдоль аллеи из искусственных деревьев, насаженных экспериментаторами около ее норы. Когда всю аллею перенесли немного влево, оса полетела вдоль нее и не нашла, конечно, норку за последним деревом, где привыкла ее всегда находить. Аллею водворили на место, а осу поймали и отнесли туда, откуда она начинала свой поиск по ложному следу. Она сначала полетела было прежним путем, потом быстро свернула вправо, к «зарослям», и в конце аллеи легко нашла свое гнездо.

Пробовали относить ос на разные дистанции от норок, но они возвращались к ним прямой дорогой лишь с небольших расстояний. Чем дальше был их старт, тем больше времени насекомым требовалось для выбора правильного направления и тем более кружным путем они летели домой.

Отнесенная на двадцать семь метров оса возвращается к гнезду без колебаний и кратчайшей, то есть прямой, дорогой. Выпущенная за тридцать пять метров, сначала много петляла, потом, все расширяя беспорядочные круги, попала в знакомые места и полетела уже прямо.

И вот еще что замечено: возвращаясь прямо к гнезду с небольших расстояний, осы следуют, по-видимому, мало приметным для нас указателям, которых всегда много в любом направлении, но которые насекомые запоминают (очевидно, чтобы не утруждать память слишком многочисленными деталями) лишь в непосредственном окружении гнезда. Когда же заносили их далеко, осы летели сначала к купе высоких деревьев, расположенной в стороне, огибали ее, делая большой крюк, а потом прямиком спешили к гнезду. Очевидно, деревья служили в данном случае хорошо заметным отовсюду ориентиром для дальних полетов. И хотя росли они в стороне от прямой дороги, осы пользовались ими, утруждая тем самым свои крылья, но освобождая память от лишней нагрузки.

Для некоторых ос (аммофил преимущественно) проблема ориентировки осложняется еще и тем, что, убивая слишком крупную добычу, они не могут поднять ее и волокут по песку. Дорогу запоминают с воздуха, а возвращаются домой по земле! Задача нелегкая и для человека с его способностями к абстрактным сопоставлениям.

А оса с этой задачей справляется превосходно. Она тащит тяжелую гусеницу так уверенно и дорогой столь прямой, что сразу видно: отлично знает маршрут. Иногда, впрочем, у нее возникают «сомнения» — и маленький живой аэропланчик бросает тяжелую ношу и, трепеща крыльями, лезет на дерево. Бежит по его коре, перепархивает повыше, чтобы взглянуть на местность сверху. Осмотрится и спускается вниз, хватает гусеницу и тащит дальше.

Можете не сомневаться: детишки ее голодать не будут, аммофила обязательно найдет дорогу домой.

Ветер — союзник и враг

Стадное чувство и его помощники

огда смотрим мы на птиц, устремившихся в дальний путь, невольно задаем себе вопрос: кто ведет их? Все ли они ориентируются самостоятельно, но результаты штурманских «расчетов» совпадают, потому и курс стаи так постоянен, или птиц ведут наиболее способные в навигации «вожди», а «толпа» старается лишь не отстать от них?

Впрочем, едва ли это так: лишь у немногих животных есть вожаки. По большей части (если не всегда) каждый в стае ведет себя сам, но преобладающая в эту пору тенденция держаться вместе не дает стае «рассыпаться». Если какой-нибудь индивидуалист слишком отклонится от общего курса (навигационные органы сработали неточно), стадное чувство сейчас же вернет его обратно, и ошибка не отразится на общем курсе, который только тогда будет бить мимо цели, когда большая часть «компасов» в стае выйдет из строя.

Проследим, например, за походной колонной слепых муравьев эцитонов. Они ничего не видят, но слепота не послужила причиной, склонившей этих вечных номадов к оседлости. Мы знаем уже, что они строят временные убежища из сплетенных в пористый ком тел только тогда, когда матке требуется разрешиться от бремени, а личинкам — окуклиться. Как только это случится, муравьи опять бредут по мхам и буреломам великой Амазонии, пожирая все живое на своем пути.

Какие чувства указывают им дорогу?

Полагают, что только обоняние. Как и многие муравьи, эцитоны метят трассы. Но запах этих меток значительно более стойкий, чем у зрячих их собратьев. Он сохраняется неделями на тропе, по которой прошла армия эцитонов.

Каждый муравей в этой армии бежит или по старому следу, давно проложенному здесь другой семьей слепых номадов, или по меткам опередивших его собратьев.

Представим теперь, что эцитоны дошли до места, где старый след кончился: или его смыли дожди, или завалила опавшая листва, или была другая причина его исчезновения, — дело не в этом, а в том, что муравьями потеряна теперь путеводная нить запахов. Как поступят они?