Потом боль исчезла. Совсем. Как отрезали. Четвертый обнаружил себя закатившимся в угол трапезной и лежащим там в позе эмбриона. Ничего не болело. Наоборот — ему стало легко и хорошо, как никогда в жизни. Исчезли все боли и неудобства, заново вырос выбитый месяц назад зуб. Когда он поднялся на ноги, ему показалось, что он стал выше ростом — примерно на голову.
— А ну, поворотись-ка, сынку — непонятно поприветствовал обновленного Четвертого и добавил еще непонятнее. — Дывысь, куме, який гарный хлопец зробывся.
— Да уж… — охотно откликнулась Гуа, пристально рассматривавшая молодого монаха с непонятным выражением лица. — Кто бы мог заподозрить, что под личиной печального заморыша, на которого без слез не глянешь, скрывался этот красавчик?
Она повернулась к кланлиду:
— Имп, ты это специально сделал? Чтобы на него не только демоны, но и все встречные демонессы охоту открыли?
— Ты еще здесь? — с деланным удивлением поинтересовался тот. — Тебя не юные красавчики заботить должны. Псих — вот кто должен быть единственным и ненаглядным объектом твоего внимания!
— Вот уж кто стоит последним в очереди моего интереса — фыркнула Гуа. — Так это волосатая уродина ростом с табуретку. Ладно, адью, мальчики. Имп, бросай портал.
— Да, сейчас.
И он повернулся к монаху.
— Если тебе нужно попрощаться, самое время сделать это сейчас. Причем — бегом. Мы с тобой отбываем через пять минут.
— А куда? — растерялся юноша.
— Во Владивосток, к Клетчатым Тиграм. Пока тебе еще можно пользоваться порталами. Монастырскую лодку Черные утопили, а добираться до города вплавь мне не представляется удачной идеей.
Четвертый метнулся к двери. Через минуту он стоял перед Шестьдесят Четвертым.
— Я ухожу с
— Вали. — лаконично пожелал ему доброго пути новый настоятель. — Это тебя для него таким красавчиком сделали?
— Да нет! — Четвертый мгновенно покраснел до кончиков ушей. — Это совсем не то, что ты думаешь!
— Да ладно тебе. — расплылся в улыбке Шестьдесят Четвертый. — Я же без всякой задней мысли. Задней, хе-хе. Я даже рад за тебя. Хоть кто-то выживет.
— Вы все выживете! — заверил его бывший омега монастырской братии. — Я договорился.
— Ну раз ты договорился, тогда конечно! — рьяно закивал головой новый настоятель. — Тогда вообще базара нет. Спасибо, братан! От души.
— И вам тоже спасибо. — улыбнулся в ответ Четвертый. — За все спасибо. А ты, я смотрю, ожил уже?
— А какие варианты? — удивился Шестьдесят Четвертый. — Раз уж не сдох, надо жить дальше. Что ныть-то, все равно уже все случилось и ничего не исправить. Жизнь — она только в одну сторону едет, заднюю не включишь. Хе-хе…
На второй «задней» Четвертый не выдержал и засмеялся. Все-таки Шестьдесят Четвертый неисправим.
— Ладно, пошел я. — сказал он, просмеявшись. — Счастливо вам здесь оставаться.
— И тебе не хворать! — кивнул настоятель. — Геморроем особенно.
С этим напутствием Четвертый и пошел обратно в трапезную. На душе у него было легко от того, что прощание получилось… Правильным, что ли? В голове почему-то вертелась фраза, сказанная Старым, когда его увозили из приюта: «Долгие проводы — лишние слезы».
Старая жизнь закончилась.
Через две минуты они с Императором шагнули в портал.
А через три — вышли во Владивостоке.
У Клетчатых Тигров Четвертому не понравилось. Император сразу исчез за какой-то дверью, бросив через плечо: «Посиди пока в коридоре». В коридорах штаб-квартиры одного из крупнейших кланов Владивостока было суетно, бегали какие-то нервные люди, самые представительные из них даже кричали на ходу в уже знакомые монаху коробочки: «Не дал, гнида! Говорит — вы фонды уже выбрали. Прикинь, да! Пойду к Семенычу, а что делать?».
Одна радость — сидеть пришлось недолго. Дверь, за которой скрылся Имп, открылась, оттуда выглянула милая девушка в мелкую кудряшку и почтительно произнесла:
— Вас просят.
— Да-да! — торопливо подорвался Четвертый.
В кабинете сидел Имп и какой-то толстый мужик. Четвертый и поздороваться не успел, а тот уже заголосил:
— Этот? А чо — нормально! Доведем в лучшем виде, и не таких доводили. У меня, знаешь-понимаешь, спецы! Профессионалы! Лошадку ему посмирнее подберем, я ж вижу, что этот разве что на заборе да на толчке сидел. А лошадка — она чует! Она все понимает, кто на нее лезет! В смысле — ехать, а не то, что вы подумали.
Император поморщился.
— Короче, Рыкало! Много слов. Когда у тебя караван в Лучегорск уходит?
— Завтра собирались, но ради вас — мы ж, понимаете, со всем почтением, у нас же многолетние так сказать партнерские! Я же понимаю, мы же для вас — все как один! А также — гораздо еще!
— Сегодня. — прервал излияния Император. — Сегодня вечером караван. Охрана двойная, я доплачу. Только не борзей, когда счет выписывать будешь. А то есть у тебя такая дурная тенденция — предаваться фантазиям. В Лесозаводске ему в сопровождение — не меньше пяти и не ниже ста пятидесяти. Есть у тебя там такие?
— Найдем. — кивнул Рыкало.