Куда скачет петушиная лошадь

Дашка фыркнула и по дороге стала разъяснять значение есенинской строчки. Они уже порядочно отошли от озера, как из воды высунулись здоровенные — не меньше тарелки — выпученные глаза на лысой макушке. Потом счастливый обладатель выпученных глаз подвсплыл повыше и явил миру длинные, почти слоновьи бивни и рыжую слипшуюся шерсть на шее.

— Ушли… ну и ладно. Не больно-то и хотелось, — чудище развернулось, шлёпнуло рыбьим хвостом и ушло на глубину.

Вэс прошляпил свой завтрак.

Даша и Мир вернулись к ели. Там кроме Перы, Волка и Тове сидел давешний монах.

— Свят-свят! — воскликнул он. — Это что ещё за куст бродячий!

— Это Мир поглядел в озеро. — грустно сообщила Даша. — И стал вот такой дубиной. Волк, Пера, вы не собираетесь проделать тот же аттракцион?

— Мне пока в детском облике удобнее, — отказался Пера. — Силушка не та, зато совершенно не устаю. Дети — такие неутомимые существа. Правда, надоело говорить всякие «круто» и «прикольно». Вечно забываю.

— Я такой и есть, и нечего меня проверять, — щёлкнул зубами Волк и добавил потише: — Глядел уж сто лет назад — толку-то…

— Я бы поглядел, — вздохнул Тове. — Шея надоела. Не могу ее сократить никак.

— Ни в коем случае, — возразил Пера. — Ты нам пригодишься в качестве транспорта.

— Ладно, — согласился Тове. — Надо так надо. Кстати, Мир, раз ты стал растением, на твою долю можно не готовить. Всякие пловы, жареные утки, рыбные пироги — это теперь мимо тебя!

— Как это не готовить? — возмутился Мир. — Мне очень нравится принимать пищу!

— А ты снова растение, вот и питайся водой и воздухом, — злорадно сказал Тове.

— Нет, мы так не договаривались, — и Мир быстро принял человеческий облик.

— Монах пришёл проверить, всё ли у нас в порядке, — объяснил Пера Даше.

— Ночь прошла беспокойно, и я опасался за вас, — сказал монах. — А тут ещё, как совсем стемнело, в вашу сторону пролетел какой-то круглый железный предмет, потом прошлёпал безголовый орт. До рассвета я не мог отлучиться с кладбища, а утречком и прибежал поглядеть, как вы устроились.

— Отец, мы начали говорить о тайных тропах здешних жителей, — напомнил Пера.

— Да, да… сам я давно не ходил, это мне невместно, но знаю, что по этому берегу один день ходу — и выйдете на поляну, которая раньше была священной у местных манси… ну, то есть поганым языческим капищем. Там уже и идолов нет, ничего нет… это дед мне показывал, когда я еще не был монахом, а был просто мальчишкой-манси. На этой поляне есть проход очень далеко на север, очень далеко…

— Ты бы проводил нас до поляны, отец, — попросил Пера.

— Не могу, не успею к ночи вернуться… ночью мне надо быть на кладбище… — тоскливо протянул монах.

«А может, монах тоже неживой? — подумала вдруг Даша. — Как странно он это сказал: «Ночью мне надо быть на кладбище». И еловые ветки сквозь него явно просвечивают, днём это хорошо видно… или мне кажется?» Но уточнять не стала.

— Тогда мы пойдём, отец, — поднялся Пера. — Путь наш долог и тёмен.

— Всё будет хорошо, — улыбнулся монах и тоже встал. — Не пускайте пустоту в свои души — и всё будет хорошо.

И поднял руку в благословляющем жесте.

Глава 22. Берёзы, которых нет

— Привидения Чёрного монаха встречаются в фольклоре разных народов, — рассказывала Даша, будто лекцию читала. — В Праге, в Париже, в Испании всякой… Но я не поняла, этот монах настоящий или нет? Живой или мёртвый?

— Монах, конечно, настоящий и очень славный, — сказал Волк, на котором Даша ехала верхом. — А живой или мёртвый — не знаю. Всё перемешалось, не поймёшь, кто жив, кто умер. Пригнись, прыгать буду.

Даша пригнулась, но ветки всё равно хлестнули по макушке. Дороги тут никакой не было, они продвигались через чащу где ползком, где пешком, а где и подъехать удавалось.

— Вот эта поляна, — сказал Волк. — Как же я забыл… Тут стояло святилище — кумирня много сотен лет. Не только вогулы, но и коми чтили это место. Здесь неподалёку и те, и те жили.

— Ты в этом месте бывал? — спросил Пера.

— Нет. Но поляну эту знаю. Вот тут находилась избушка махонькая, амбарчик на ножках, в нм были деревянные фигуры. Коми считали, что одна фигура обозначает Войпеля. Вогулы-манси называли фигуру Ворсик-ойка. В разные времена здесь обитали разные идолы разных богов. А какие вкусные были жертвоприношения, какие щедрые дары! В углу лежали медвежьи черепа, висели шкуры зверей, стояли блюда с рыбой и дичиной. В поздние времена приносили папиросы и чай — ну, я не понимаю, какой в них вкус. Ближе к выходу находилось оружие — топоры, луки, стрелы. Хорошее было место… и как я его забыл?

Волк облизнулся.

— А куда делось святилище? — спросила Даша.

— Не знаю, разрушили, разграбили, — вдохнул Волк. — Кому помешало… Давайте искать проход, он где-то на поляне.

— А где, ты не знаешь?

— Говорю же, не был я здесь! Ищите странное место с отверстием, чтобы пройти можно.

«Не был, а описал, будто видел, — подумала Даша. — Снилось оно ему что ли?»

Они обошли поляну по три раза. Ни тебе скалы с расщелиной, ни остатков ворот с перекладиной, ни иной какой дырки. Даже дерева с расщеплённым стволом нет.