Куда ты пропала, Бернадетт?

Голос на секунду умолк, будто готовился сообщить что-то неприятное и собирался с духом. Потом снова зазвучал:

– Попрощайтесь с Ушуаей, потому что наше антарктическое путешествие началось! Шеф-повар Иссей по традиции приготовил в честь отплытия ростбиф и йоркширский пудинг. Их подадут в обеденном зале сразу после инструктажа.

Идти туда я не собиралась, потому что пришлось бы сидеть рядом с папой. Решила поработать – вытащила рюкзак и достала рапорт капитана.

Я хотела пройти по маминым следам. Знала – что-то да выскочит, какая-нибудь зацепка, которую никто, кроме меня, не заметил бы. Что именно? Я понятия не имела.

Первым делом мама потратила 433 доллара в сувенирном магазине. В чеке не было указано, на что. Я поднялась, намереваясь сходить в лавку, но вдруг подумала – вот великолепная возможность избавиться от папиного носового чайника. Прихватила его и пошла в переднюю часть корабля. Там я сунула чайник в мусорное ведро, прикрепленное к стене, а сверху накидала бумажных салфеток.

Повернула за угол к магазину, и тут – бац! – на меня накатила жуткая тошнота. Я медленно развернулась и потащилась назад – вниз по лестнице, шаг за шагом, тихо-тихо, потому что от малейшего толчка меня бы вырвало. Серьезно, я минут пятнадцать добиралась. Попав на свою палубу, я осторожно шагнула в коридор. Глубоко вздохнула – то есть попыталась, но у меня все мышцы свело.

– Что, деточка, тошнит?

Голос полоснул по ушам. Меня чуть не вырвало от одного звука – такой он был противный.

Я еле-еле смогла обернуться. Это была сестра-хозяйка. Она привязала свою тележку к перилам.

– Вот, возьми, это от морской болезни. – Она дала мне белый пакетик.

Я просто стояла, даже глаз не могла опустить.

– О, юная леди, тебе и правда плохо. – Она вложила мне в руку бутылку воды. Я могла только смотреть на нее. – В какой ты каюте? – Она посмотрела на бейдж, висевший у меня на шее. – Пойдем, детка, я тебе помогу.

Моя каюта была всего через несколько дверей. Она открыла ее своим ключом. Собрав всю волю, я одолела ступеньки. К этому времени она уже опустила штору и расстелила постель. Потом подала мне открытую бутылку воды и вложила в руку две таблетки. Я тупо глядела на них, но в конце концов сосчитала до трех, заставила себя проглотить таблетки и села на кровать. Женщина опустилась на колени и стянула с меня ботинки.

– Сними свитер. И штаны сними, будет легче.

Я расстегнула кофту, и она стянула ее с меня за рукава. Я выползла из джинсов. Стало холодно.

– Теперь ложись. Поспи.

Собравшись с силами, я залезла под холодное одеяло. Свернулась клубком и уставилась на деревянную панельную обшивку. В желудке перекатывались металлические яйца-неваляшки – как те, что стоят у папы на столе. Я осталась наедине с грохотом двигателя, стуком вешалок в шкафу и шумом открывающихся и закрывающихся ящиков. Была только я – и время. Я вспомнила экскурсию за кулисы театра: сотни веревок с противовесами, куча видеомониторов и осветительный щит с тысячью переключателей – и все это для одной-единственной смены декораций. Я лежала на кровати и смотрела за кулисы времени – видела, как все медленно происходит, видела, из чего все сделано. И получалось, что из ничего. Внизу на стене был темно-синий ковер, потом полоска металла, полированное дерево, а потом бежевый пластик до самого потолка. Я подумала: «Какие отвратительные цвета, я сейчас умру, надо закрыть глаза». Но даже это было мне не под силу. Тогда я, как рабочий сцены, потянула за одну веревку у себя в голове, потом за другую, потом еще за пять, и веки опустились. Рот открылся, но из него не вырвалось ни слова – только хриплый стон. Он означал: «Что угодно, только не это».

Вдруг оказалось, что прошло четырнадцать часов. Записка от папы гласила, что он в гостиной – слушает лекцию о морских птицах. Я вскочила с кровати, но живот свело, а ноги подкосились. Я потянула за цепочку и подняла штору. Кажется, мы внутри стиральной машины. Меня швырнуло обратно на кровать. Мы шли через пролив Дрейка. Хотелось это прочувствовать, но меня ждали дела.

Коридор был украшен бумажными пакетами: они были сложены веером и заткнуты за перила, за контейнеры с дезинфицирующим средством, в кармашки на дверях. Корабль так накренился, что я шла одной ногой по стене, а другой по полу. Парадный зал оказался очень просторным – в такую качку нечего было и думать, чтобы его пересечь, поэтому тут соорудили сеть из канатов – только

Человека-паука не хватало. Я была одна. Остальные расползлись страдать по своим норкам. Я дернула дверь магазина сувениров. Закрыто. Дама за прилавком подняла на меня глаза. Она что-то втирала себе в запястье.

– Вы открыты? – спросила я беззвучно.

Она подошла и отперла дверь.

– Вы за бумагой для оригами?

– А? – спросила я.

– Пассажиры из Японии проводят занятие по оригами. Начало в одиннадцать. Если хотите пойти – у нас есть бумага.

Я их заметила, группу японских туристов. Они ни слова не говорили по-английски, но у них был собственный переводчик. Он привлекал их внимание, размахивая палкой, с конца которой свисали ленты и игрушечный пингвин.