– Они тебе уже сказали, в каких мы были с ним отношениях?
Я кивнул.
Она уставилась на свою бутылку с кока-колой.
– Все так и было, папа.
– Но почему, Дани? – спросил я. – Почему именно с ним? Почему не с кем-то другим?
– Ты же знаешь маму. Ей нравится быть пупом земли. Вот поэтому я и хотела доказать ей, кто она такая.
– И доказала? – спросил я. – Поэтому ты и убила его?
Она отвела глаза в сторону.
– Я не хотела, – тихо сказала она. – Это был несчастный случай.
– Ты ревновала свою мать? Поэтому?
Она покачала головой.
– Я не хотела бы говорить об этом, – сказала она упрямо. – Перед тем, как меня сюда привезли, я все рассказала в управлении полиции.
– Пока ты не выложишь им всю правду, Дани, – сказал я, – они могут не отпустить тебя жить к бабушке.
Она по-прежнему не смотрела на меня.
– Они не могут держать тут меня вечно. Когда мне минет восемнадцать, им придется отпустить меня. Это-то я знаю точно.
– Три с половиной года сидеть под замком – это большой срок в любом возрасте.
– А ты-то что волнуешься? – Она с вызовом посмотрела на меня. – В следующий четверг все кончится, ты вернешься домой и, скорее всего, никогда больше меня не увидишь. Как и было.
– Но я действительно волнуюсь, Дани. Поэтому я и здесь. Я же объяснял тебе, почему не мог приехать раньше.
– Все вранье! Если хотел, то приехал бы. – Она снова уставилась на бутылку. Что она высматривает в этой коричневой жидкости, которая была еле видна сквозь зеленое стекло?
– Теперь-то тебе легко приезжать и говорить мне такие вещи, – тихо продолжила она. – Правильные вещи всегда легко говорить. Но куда труднее их делать.
– Я знаю, Дани. И первым готов признать, что делал ошибки.
– Ладно, папа. – Она подняла глаза и вдруг я увидел, что маленькой девочки больше не существует. Передо мной сидела юная женщина.
– Все мы делаем ошибки. Давай бросим эту тему. Я сказала, что не хочу больше говорить об этом. Это моя жизнь, и никакие твои слова ничего не могут изменить в ней. Тебя слишком долго не было.
Она была не права и в то же время правда была за ней. Нет в жизни чистого белого или совершенно черного цвета.
– У тебя был кто-то еще? Другие мальчики, я имею в виду?
Она покачала головой.
– Нет.
– Ты не врешь мне, Дани? Она в упор посмотрела на меня.
– Нет, папа. Не вру. Ни с кем другим я не могла это делать. Я и пошла на это только потому, что хотела доказать матери, но появилось и кое-что другое.
– Что появилось?
Глаза у нее были чистыми и ясными, и в них была печаль.
– Я любила его, папа, – прошептала она. – И он тоже любил меня. Мы хотели уехать и пожениться, как только я подрасту.
Поднявшееся солнце наконец разогнало туман. Я рассеянно отошел от окна и взял газету, открыв ее на страничке увеселений. Решив, было, пойти в кино, я убедился, что видел все фильмы, которые шли в городе. Оставалось включить телевизор. Но через десять минут я его выключил. Я принадлежал к какому-то промежуточному поколению, и ничего из того, что город днем мог мне предложить, меня не устраивало. Для одного поколения я был слишком стар, для другого – слишком молод.
Так что, когда зазвонил телефон, я подскочил к нему. Может быть, Элизабет перестала психовать.
– Полковник Кэри?
– Да.
– Это Лоренцо Страделла. Помните те два письма, за которыми мы посылали Анну?
– Что с ними?
– Ну, вообщем-то они по-прежнему у меня.
– Так зачем ты мне звонишь? Ты же знаешь, кто их купил.
– Это верно. Но она уже расплатилась. И я думаю, что эта парочка вам бы пригодилась.
– Не интересуюсь, – отрезал я. – Предложи их мисс Хайден.
– Минутку! Не вешайте трубку.
– Жду.
– Я не могу предлагать их ей. Я хотел бы заключить с вами сделку. Внезапно я все понял. Конечно, он не может предложить их Норе. Та расскажет Кориано. А тому не нравится, когда его мальчики проявляют излишнюю самостоятельность. Можно попытаться.
– О'кей, но я не имею дело с мелкой сошкой. Скажи Кориано, чтобы он связался со мной. Таким образом я буду знать, что ничего больше не вынырнет.
Я оказался прав в своем предположении.
– Обойдемся без Кориано. Сделка только между мной и вами.
– Кориано это не понравится.
– Я их отдам так дешего, что ему и знать не стоит.
– Что значит «дешего»? – спросил я.
– За пять сотен.
– Пока, Чарли, – сказал я и повесил трубку. Я как раз успел закурить, когда он снова позвонил мне.
На этот раз он говорил куда спокойнее.
– А что вы считаете «дешего»?
– Пятьдесят баков.
– Вот это уж в самом деле дешего.
– Ты говоришь с весьма небогатым человеком. Я из той части семьи, которой ничего не досталось.
– Для вас я сброшу. Две с половиной.
– Сотня, и кончим на этом.
Ренцо молчал, и я понял, что он размышляет.
– Больше они не стоят.
– Будь по-вашему.
– Тащи их.
– Не так быстро. Вы крутой тип. Может, у вас там копы.
– Не будь идиотом.
– Вечером одиннадцать часов будьте у себя. Я подошлю кого-нибудь с ними.
– Ладно, – сказал я.
– Только помните. Без всяких штучек. Деньги на бочку – и вы получаете письма.