Куда улетают драконы

— Я сумела бы, — посмотрела на него исподлобья. — Я научилась бы инвертировать потоки. Или вообще не использовала бы их. Разве зря говорят, что дар — это только половина успеха? Вторая половина — это усердие. Я умею работать над собой.

— И сумеешь! Я даже не сомневаюсь, — он стиснул мои потемневшие плечи, что почти захватила тёмная сущность. — Мы наладим твой поток. Я научу тебя всему, что знаю, и ты поступишь в следующем году! Да разве это преграда? Главное, чтобы сейчас ты не выдала себя и… тебя не забрали. — Эриман притянул меня к себе и заговорил слабо и глухо: — Да, я эгоист. Отчасти. Я не мог потерять тебя сейчас. Не. Мог.

Мои потемневшие руки прошли сквозь его тело, а зеленые змеи вонзились в широкую грудь и упоительно потянули жизненные силы профессора. Эриман стал оседать, а затем и вовсе упал на колени, уронив голову на грудь. Веки закрылись, пушистые ресницы задрожали, чёрные волосы, будто лоскуты ткани, рухнули на лицо.

— Мне нечего терять в своей жизни, — тихо пробормотал он и тяжело приподнял голову. Глаза помутнели, а щёки приобрели серо-зеленый оттенок. — Кроме тебя.

Я предусмотрительно отошла на пару шагов. Тонкие зелёные нити натянулись и оборвались, слившись с воздухом.

— Прости, — прошептала я. — Нечаянно тебя ослабила. Не хотела ведь. Тёмная сущность любит жизненную силу цеплять без моего согласия.

Эриман дышал тяжело и не вставал.

— Мне лучше так, чем ты будешь вечно меня ненавидеть, — горько произнёс он.

— Я умереть хочу сейчас, — прошептала я. — Лишь бы не было больно. Больно от крушения надежд. Больно от того, что тебя мучаю. И ещё больнее потому, что иначе не могу. Я хочу просто быть, как все. Аты не дал мне…

Эриман приподнялся, едва удержал равновесие и, ухватившись за столешницу, выровнялся.

— Прости меня… — тихо сказал он. — Глянул на меня и закричал: — Прости, Арли! Мне самому себя убить хочется, — зацепил пальцами подставку со стола и швырнул её в стену. Перья и наконечники рассыпались с треском и упали на пол. — Ненавижу себя за это. Думал, искал выход и надеялся, что ты справишься. Но когда чернота разрослась так, что не заметили только очкастые члены комиссии, я понял, что тянуть нельзя. Будто ножом себя резал, когда наложил вето, а потом не смог усидеть. За тобой побежал. Уволят теперь за произвол, — он глянул на меня воспалёнными глазами.

— Плевать! Мне нужно было знать, что с тобой всё в порядке.

Я неловко подалась навстречу. Чернота почти сползла с ладоней и теперь дрожала только на кончиках пальцев. Осторожно обняла профессора, пытаясь удержать его тяжёлое тело. Мне хотелось верить ему. И я верила.

— Ты отравила меня, и я теперь навек болен тобой, — он стиснул моё плечо. Показалось, что я гляжу не в его глаза, а в зеркало — такие они были глянцевые и блестящие. — Глупо это всё и слишком быстро. Так стремительно, что я едва стою на ногах. Но неважно, что будет со мной, я только тебя спасти пытался. Очень боюсь, Лин. До ужаса боюсь тебя потерять. Стоит подумать, что ты исчезнешь, как Ними — сердце перестаёт биться. Гляну на Викса, и тошно становится, что изменить ничего не могу. Я не знаю, кто это делает. Два года с Адонисом ищем, и нет результата. Не месяца, года! Мы скрывали всех тёмных, кого могли отследить, покровительствовали, помогали переводить поток в нужное русло, но потом они всё равно исчезали. Будто пепел на ветру. Один рывок — и нет никого. Я согласен спать на коврике у твоей двери, но только чтобы знать, что ты будешь цела и невредима.

Эриман договорил и медленно осел на пол возле стола, потянув меня за собой. Прислонился спиной к деревянной поверхности и откинул назад голову. Сквозь прикрытые ресницы блестели слёзы: редкие, но такие… важные для меня.

Я придвинулась до неприличия близко и осторожно коснулась его ресниц, собирая слёзы. Крепко сжала его ладонь в своей, пытаясь передать силу, которой я его лишила. Чувствовала, что вот-вот заплачу вместе с ним и всё крепче сжимала пальцы, проминая кожу. Его запах изменился: в горький аромат пепла вмешалась пронзительная, колючая свежесть северных ветров. Родных ветров, что несут заморозки и метели.

Я вспомнила дом. Холодные вечера, падающие листья, цветущие яблони, сосульки на крышах… Интересно, видел ли Эриман настоящий волчий сезон? Со снегом и безумной пургой… Тот, что приходит в Мелику после того, как листья опадут и сгниют. Тот, что заметает крыши домов, почти сравнивая из с землёй и превращает дороги в непролазные завалы. Сезон, когда азитов не хватает, чтобы обогреть жилище и приходится спать под двумя пуховыми одеялами?!

— Давай, поможем друг другу? — прошептала я, обхватив его щёки ладонями.

— Арлинда, — прохрипел Эри и приподнял голову. — Мне кажется я люблю тебя… Необъяснимо, невыносимо, невероятно…