Кажется, он не промедлил ни одной секунды. Перевел дыхание. Ступил на круглую площадку. И опять на всю гавань, на весь залив, на все Балтийское море:
— Па-а-а рея-я-ям!
Прончищев побежал по круглым поперечным балкам.
— Па-а-ашел шко-о-оты-ы!
Развязал снасть. То же самое рядышком делали его товарищи.
Секунда. Вторая. Третья. Мгновение — и фрегат оделся в белые одежды.
Вот бы увидела Таня!
Ригский залив — он позволил себе оглядеться — слепил нестерпимо. Казалось, гладь его, как мозаика, составлена из светло-зеленых, голубоватых, нежно-розовых ракушек.
Залив убегал к скату горизонта. Выгибался. И было чувство, что паришь над полушарием. Одни воды кругом. Всемирный потоп.
Только что казалось — на море штиль. Но распущенные паруса жадно, как глоток воздуха, уловили дремавший ветер, лениво притаившийся у берегов.
Андрей Данилович не скрыл гордости:
— Каковы, а?
Беринг коротко молвил:
— Для начала недурно. Маневр занял четыре минуты.
Беринг попросил список учеников. Пробежал его. Вот, вот — как же! Ну да, Челюскин, Прончищев. Компасный мастер говорил, что хвалил их сам Магнитский. За арифметику.
— Хороши ли в учебе Прончищев и Челюскин?
— Вы их знаете, господин Беринг?
— Имел удовольствие однажды встречаться.
Андрей Данилович засмеялся:
— Забавные парни. — И рассказал, как Прончищев при поступлении в московскую школу был уверен, что в подзорную трубу можно увидеть Санкт-Петербург.
— Теперь же с достаточной точностью наблюдает вхождение звезды за Луну.
— А Лаптевы — не родственники ли нашего галерного мастера?
— Племянники. В учении тоже успешны.
Школяры — впрочем, теперь мы можем назвать их гардемаринами — выстроены на палубе.
— Я вами доволен, — говорит Беринг. — Спасибо за службу.
Он обходит строй.
— Здравствуй, Прончищев.
— Здравия желаю, господин Беринг.
— Рад за тебя. И господин профессор дает тебе выгодные рекомендации.
Останавливается возле Челюскина.
— Так увидел теперь сам, сколько пушек на «Мальбурге»?
— Так точно.
— Книги читаешь? — Вопрос был неожидан.
Беринг отступил на два шага от строя, обвел лица гардемаринов.
— Я — адмирал, ты — капитан, — обратился к Семену. — Отвечай, как кораблю оборотиться против ветра.
Учебник Конона Зотова, а по нему Беринг и чинил экзамен, Семен знал едва ли не наизусть. Он весело гаркнул:
— Готов удовольствовать ваше любопытство. Вот требуемые команды: штюрман, крепи паруса, тяни грот-галс, отдай потихоньку брасы передних парусов.
— А ежели оборотиться судну по ветру?
Это вопрос Харитону Лаптеву.
Харитон вытянулся:
— Матрозы, слушай команду! Отдать бизань-шкот. Поднять на гитовы. Натянуть галсы у обоих парусов…
— А дальше?
Харитон молчал. Беринг укорил:
— Капитан Харитон Лаптев, вы забыли отдать булины.
— Забыл, верно. Вот черт! И как из головы выскочило?
— Ничего, теперь запомнишь навсегда, — сказал Беринг.
После «экзамента» Беринг позвал профессора в каюту. Пили горячий шоколад. Разговор с гардемаринами еще не остыл в Беринге. Он усмехнулся: «Каково? Забыл отдать булины…»
Они были почти одного возраста. Оба призваны царем в Россию. Англичанин Фархварсон и датчанин Беринг за долгие годы пребывания в этой стране стали совершенно русскими людьми. Вторым отечеством стала для них Россия.
— Андрей Данилович, не бывает ли минут, когда тянет домой?
— Нет, Иван Иванович, тут и помирать буду.
— А меня поначалу звала Дания. — Беринг погрустнел. — Не столь давно получил весть из родного Хорсенса — умерли родители, оставили поместье. Деньги.
— И что же?
— А вот перед вами. Деньги городу пожертвовал, в котором родился. А поместье… Не знаю, дождется ли оно блудного сына. Сказать по совести, плавать и плавать хочу. Но Балтика тесна стала. Вы нынче говорили о морях северных, восточных. Затронули струну в моем сердце.
— Сколько вам теперь лет, Иван Иванович?
— Скоро сорок.
— Вы еще молоды. Много успеете.
— Хотел бы.
— Впрочем, Иван Иванович, и на Балтике дел много. Меня Балтика никогда не отпустит.
И он рассказал, как недавно в одной старинной книге обнаружил исток слова «Балтика». В переводе с языка вендов, древних жителей побережья, «Балтика» означает не что иное, как… пояс. Бельше. Белте. Балтика.
Беринг смотрел в иллюминатор. К острову Котлин спешил парусник. Белый комок в море — парусник напоминал издали чайку, опустившуюся на безбрежную гладь.
Север… Север… Камчатка… Мысли о них все больше в последнее время занимали Беринга, капитана русского флота, теперь уже далеко не мальчика из Хорсенса.
А Прончищев с Челюскиным стояли на палубе.
— Гляди, во-о-он парусник, — сказал Семен.
— Вижу.
Как знать, о чем думал сейчас гардемарин Прончищев, в недавнем прошлом мальчик из калужской деревни Богимово?
КУДА ЗОВЕТ НЕПТУН?
В дом взят учитель «живописного ремесла» итальянец Ферручио.
Он водит барышню в Летний сад писать «с натуральных видов».
Виды здесь и впрямь замечательные — гроты, фонтаны, аллеи. Мраморные скульптуры Венеры, Адониса, Наяды, Земфиры, Нарцисса, Авроры, героев древности располагали к тишине и созерцанию.
В задней части сада в поместительных вольерах обитали черные и белые аисты, журавли, фламинго, орлы.