Куда ж нам плыть? Россия после Петра Великого

«Затейка» верховников таким образом провалилась, а самодержавие было восстановлено. Все стало как прежде, и Черкасский мог вновь мирно дремать на заседаниях – императрица Анны Иоанновна, получив самодержавное полновластие, этой услуги Черкасскому не забыла. Любопытно, что шляхетская активность Черкасского в памятном 1730 году не была поставлена ему «в строку» при Анне (ведь тогда он не был сторонником неограниченной власти императрицы!), а, наоборот, была воспринята как борьба с верховниками, что послужило ему, как и В.Н.Татищеву и некоторым другим активистам шляхетского движения, пропуском к чинам и должностям правления императрицы Анны. Такой человек, как Черкасский, – родовитый, тесно связанный родственными и служебными узами со многими знатными вельможами, богатый и влиятельный – был весьма нужен Анне.

Став кабинет-министром, он, хотя с 1734 года был даже канцлером империи, вел себя скромно и незаметно, подпевая сильнейшим да прислушиваясь к советам своего формального подчиненного – вице-канцлера Остермана. Всю оставшуюся жизнь один из лидеров 1730 года «таскал свое имя», мирно досидел на своем высочайшем в чиновной иерархии месте до самой смерти в 1742 году, уже при новой императрице Елизавете Петровне, которая, как и все ее предшественники на троне, уважала солидного Черкасского. Наверное, в таком поведении Черкасского и состояло непонятое окружающими величайшее искусство политического выживания без пожирания ближних своих.

Ученый лукавый поп

Среди людей, окружавших трон Анны, должен стоять, сверкая золотыми ризами, святой отец – без него православную государыню, главу Священного синода невозможно и представить. Он и стоит на нашей воображаемой картине, правда, не очень близко от трона. Он известен в русской истории как архиепископ Феофан Прокопович.

Датский путешественник Педер фон Хавен, побывавший в Петербурге в 1736 году, встретился с Феофаном, и архиепископ поразил датчанина изысканным обхождением, необыкновенными и глубокими знаниями, блистательным умом. Все это правда. Другого такого образованного человека в России того времени не было. Но не только образованностью, знанием десятков языков, умом прославился у современников Феофан Прокопович.

Он родился в Киеве, происхождение его темно – скорее всего Елисей (светское имя его) был бастард, незаконнорожденный. Он блестяще окончил Киево-Могилянскую академию, принял униатство, пешком прошел всю Европу, учился в Германии и в Ватикане. Но окончить там курс он не смог – с грандиозным скандалом его выгнали из Ватикана, точнее, он сам бежал оттуда в Россию. Причина скандала нам неизвестна, но скажем сразу, что скандалы сопровождали Феофана всю жизнь.

Может быть, причина их – в особом темпераменте Феофана. Не случайно его первый биограф академик Байер писал, что Феофан был «зеленоглазым холериком сангвинического типа».

Вернувшись в Россию, наш холерик стал профессором родной Академии в Киеве, а в 1709 году произошел крутой поворот в его жизни. На торжественном богослужении в Киеве по случаю Полтавской победы (и что очень важно!) в присутствии Петра, он произнес такую блестящую речь, что был тотчас замечен и приближен государем. Вероятно, царя привлекли не только ум, талант и ораторские дарования Феофана, его способности бессовестно говорить грубую лесть, но и та услужливость интеллектуала, которая называется беспринципностью, бесстыдством, – а это свойство таланта всегда бывает востребовано всякой властью. С тех пор Феофан служил Петру как один из главных церковных деятелей, во многом руками которых была проведена синодальная реформа Русской православной церкви, окончательно превратившая ее в контору духовных дел, послушную служанку самовластия. Человек из иной церковной среды, он был равнодушен к судьбе и истории Русской православной церкви и России и делал то, что ему прикажут, делал хорошо, умно и с несомненной пользой для себя. Феофан мог подвести теоретическую базу под любое решение власти. Когда от него потребовали обоснования самодержавия, это он сделал блестяще, доказывая на множестве примеров, как благотворна для страны, народа единодержавная, никому не подчиненная сильная власть. Когда же от него потребовали обоснование вреда единодержавия патриарха в церковном управлении, он и это сделал так же блестяще, придя к обоснованному многочисленными примерами из истории выводу, что не видит «лучшаго к тому способа, паче Соборного правительства, понеже в единой персоне не без страсти бывает» (Духовный регламент 1721 года).

В отличие от своих косноязычных русских коллег по церкви, Феофан был блестящим проповедником, истинным артистом, он тонко чувствовал обстановку, умел найти такие яркие слова, что люди, его слушавшие, замирали от восторга, плакали от скорби, мысленно переносились за сотни лет и тысячи верст – и все это по мановению жеста, по воле слова и интонации Феофана. Всем была особенно памятна упомянутая выше речь Феофана при похоронах Петра Великого в 1725 году.