Кудеяр

Из Троицкого монастыря великий князь поехал на Волок, а затем в Можайск. В Москву он возвратился лишь в день Зиновея[99]. Во время всего путешествия его дяди проявляли по отношению к нему большое почтение. И не диво: по просьбе митрополита Макария государь щедро пожаловал их.

Но по мере приближения к Москве в душе Михаила и Юрия росла тревога. Им прекрасно были ведомы порядки, установленные боярами при дворе. Каждого, снискавшего любовь великого князя, ждёт пропасть. И той пропасти не сумели избежать ни Иван Бельский, ни Фёдор Мишурин, ни Фёдор Воронцов. Что же уготовили Шуйские им, нынешним милостивцам великого князя? Темницу или ссылку на Белоозеро? Плаху или отраву в кубке? Не лучше ли упредить Шуйских, первыми нанести удар с помощью государя? Братья пришпорили коней и поехали по обе стороны от Ивана.

— Государь! В большой тревоге возвращаемся мы в Москву, — скороговоркой произнёс Юрий.

— Отчего так? Разве не пожаловал я вас великим своим жалованием?

— За пожалование мы премного благодарим тебя, государь. Да вот опаска берёт: ну как по возвращении в Москву ждёт нас лютая кара, уготованная Шуйскими? Не любят они тех, кого государь жалует. Вон и Фёдора Воронцова в Кострому услали…

Лицо юноши покрылось красными пятнами.

— Отныне несправедливостей, чинимых Шуйскими, больше не будет!

Произнеся эти слова, Ваня вдруг спохватился: ну как не справится он со строптивыми боярами, не сумеет поставить их на место? Ведь до сих пор в боярских сварах ему ещё ни разу не удавалось отстоять свою честь и достоинство. До мельчайших подробностей запомнил он события, происшедшие почти год назад в ночь на Малахия: искажённое ужасом лицо Петра Щенятева, умолявшего спасти его, просьбы о защите митрополита Иоасафа.

«Нет, такого больше не должно повториться! Ни Александр Невский, ни Димитрий Донской не потерпели бы подобного бесчестия. Отныне никто не посмеет в присутствии великого князя вершить суд и расправу».

Легко сказать: всё будет отныне иначе. Но как достигнуть этого? Как должен он поступить с Шуйскими?

— Государь, — вкрадчиво заговорил Михаил Васильевич, — достаточно тебе убрать Андрея Михайловича Шуйского, и все станут послушными тебе. А убрать его надобно так, чтобы другим было неповадно творить бесчестие в присутствии государя. Пора избавить государство от хищников власти и покарать злодеев!

«Отец Алексий и Василий Михайлович Тучков призывали меня поднять меч разящий, а Глинские указали мне, на кого следует направить этот меч. Да, я должен судить Андрея Шуйского и жестоко покарать его за совершённые злодеяния в назидание другим».

— Согласен с тобой, Михаил Васильевич, много зла причинил всем Андрей Шуйский и за это должен быть наказан. Ты советуешь казнить его смертной казнью, а ведь предок мой славный Владимир Святой поучал: ни невинного, ни преступного не убивайте; хотя и будет достоин смерти, не губите никакой христианской души.

Казалось, Михаил Глинский смутился от этих слов, но быстро овладел собой:

— Времена нынче другие, государь, люди очерствели душой, стали лютее, кидаются друг на друга, словно дикие звери. А потому и судить их нужно по-другому. Верю я: живи Владимир Святой сейчас, он смело казнил бы своих ворогов.

«Времена нынче и впрямь иные. Прав ли, однако, Михаил Глинский? Пожалуй, прав. Вон и Василий Тучков, которого я почитаю за набожность и начитанность, призывает меня поднять меч разящий, А ведь он не мог не знать всех слов поучения Мономахова».

Юному государю вспомнились слова митрополита Макария: «Да, время настало, пора тебе быть мужем».

— Какой же смерти достоин Андрей Шуйский?

— Чем позорней, тем лучше, — вмешался в разговор Юрий, — собаке — собачья смерть, потому прикажи псарям прикончить Андрея Шуйского.

Любят на Руси рождественский праздник Святки. Начинается он с обхода домов в рождественский Сочельник детьми или молодыми парнями и девушками. Ожидая колядовщиков, в каждом доме готовят для них подарки — печенье, сдобные коврижки, яйца, масло, рыбу, оладьи, шаньги. Коли хозяева оказывались щедрыми, их благодарили:

У доброго мужика
Родись рожь хороша:
Колоском густа,
Соломой пуста.

Ну а жадному пели по-иному:

У скупого мужика
Родись рожь хороша:
Колоском пуста,
Соломкой густа.

Могли спеть скрягам и похлеще-об осиновом коле, забитом в могилу, поэтому хозяева старались не прогневить колядовщиков.