Кудеяр

«Благодать-то какая», — помыслилось Софье, Она взяла лопату, вонзила её в землю. Копать было трудно, лопата с комом земли то и дело норовила вывернуться из рук, но монахиня не чувствовала усталости, радость не покидала её, ибо верилось, что сын Георгий жив и настанет час, когда они обязательно встретятся. Какие милые, славные дочери у Евфимии»! А ведь было время, когда они ненавидели её.

Соломония прибыла в Суздаль в самом конце ноября 1525 года и после памятного разговора с игуменьей Ульянеей направилась в отдалённую келью. Всё было немило ей, поэтому она не смотрела по сторонам. И вдруг услышала крик:

— Смотрите, вон идёт жена великого князя Соломония. Покарал её Господь за клятвоотступничество!

Голос показался знакомым. Возле тропинки стояли три монахини, в старшей из которых Соломония тотчас же признала жену Василия Ивановича Шемячича Евфимию, а рядом с ней её дочерей. Вспомнилось, как торжественно встретил муж Василий Иванович новгород-северского князя и его семейство, как мило беседовала она в своих покоях с Евфимией и её дочерьми. Было в них — в Шемячиче и его жене — что-то общее, какая-то особая стать, красота, улыбчивость, открытость людям. Великий князь был совсем не таким, и, возможно, осознавая это, он завидовал Шемячичу.

— Прости, Евфимия, — нерешительно произнесла Соломония.

Та гневно сверкнула чёрными глазами.

— Не желаю видеть тебя, гадину. Заманили нас в ловушку и поймали. Звери вы, а не люди!

От этих слов стало мерзко на душе. Но чем она могла оправдаться? Как жаль, что за всю длительную совместную жизнь с Василием Ивановичем она никогда не усомнилась в его порядочности и справедливости. Казалось, не бабье дело — судить о делах мужа, великого князя. И только теперь, будучи заточённой в монастырь, смогла правильно оценить его. А был он скрытен и расчётлив, не гнушался перешагнуть крестное целование.

Примирение с Евфимией произошло после разлучения с сыном. Та сама подошла к ней, и они, обнявшись, долго плакали. А позднее монахини постоянно ходили вчетвером- Софья, Евфимия, Меликея и Таифа. Особенно неразлучными они стали после смерти игуменьи Ульянеи.

Вечер пришёл тихий, безветренный. После освящения нового колодца решили опробовать его. Вода в бадье оказалась чистой, прозрачной, вкусной.

— Удивила ты меня, Софьюшка, — произнесла Евфимия, — кто бы мог подумать, что бывшая великая княгиня способна на такой подвиг. Вон сколько глины перелопатила!

— Для счастья кровного сына и не то можно совершить, любезная Евфимия. Лишь бы Господь Бог сподобил лицезреть его. Ему ведь сейчас тринадцать годков исполнилось, совсем большой, поди, стал.

— Смотрите, кто-то приехал, — произнесла Таифа, показывая в сторону Святых ворот.

Из-под арки показался всадник и лихо устремился к келье игуменьи.

— Кто бы это мог быть? — недоумевала Соломония. — А ну как он весточку привёз о моём Георгии? Пойдёмте к игуменье.

Навстречу им уже бежали люди.

— Евфимия, Евфимия, куда же ты запропастилась? К тебе гонец из Москвы с важной вестью, от самого великого князя!

— Ко мне? — удивилась и засуетилась старушка, — А я здесь, здесь я!

Розовощёкий молодец горделиво произнёс:

— Великий князь всея Руси Иван Васильевич жалует тебя старицу Евфимию, сельцом Глядково Суздальского уезда.

— Дай-то Бог здравия юному великому князю!

У Соломонии заныло сердце.

«Не Ивашка, а мой сын Георгий должен быть великим князем1 Но где он, где?»

ГЛАВА 9

Осень 1539 года выдалась дождливой. Дождь шёл тихий, нудный, яровой хлеб сгнил неубранным на полях, а то, что успели перевезти на гумна, тоже пропало, ибо высушить зерно не было никакой возможности. Наконец ударил мороз, но небо всё так же было затянуто тучами, только вместо дождя они сыпали на уставшую, пропитанную водой землю рои белых мух. Сугробы выросли вровень с крышами, и лишь по столбам дыма, поднимавшимся из труб, можно было догадаться, что это жилая изба, а не снежная гора. Холодно и голодно было на Руси, но в городах и весях жизнь шла своим чередом-привыкать ли русскому человеку к лишениям?

Утром отец Андриан с трудом отворил дверь своей кельи. Деревянными лопатами они с Кудеяром долго прочищали тропинку к колодцу и проезжей дороге. Работа была Кудеяру в радость — направо и налево летели крупные комья снега. Первое время после Крыма ему было тоскливо зимой в северных краях, а ныне совсем не то-каждый день встречает он как праздник.

По дороге, огибающей гору, бойко скользили сани. Андриан приставил ладонь, козырьком к глазам.

«Никак, отец Пахомий возвращается из Москвы».

Сани остановились возле поворота к их келье. Игумен выпростал из-под волчьего покрова ноги, направился к работающим.

— Бог в помощь.

— Спаси тебя Бог, отец Пахомий, удачно ли съездил в Москву?