Кудеяров дуб

Но я решил сделать наоборот. Мой отец из именитых тульских купцов был. Предки еще первым стахановцем Петрушей жалованы фамилией Молотовы. Должно быть по кузнечной части промышляли. Так я меняю звучную и вескую в наши дни фамилию Молотов на Пошел-Вон. Утвердят или нет? Посадят или нет? Социалистическая рулетка, ставка на зеро. Представьте — проскочил! Всеми буквами в «Известиях»! В результате неожиданный рог фортуны со всеми ее дарами: в какое советское учреждение ни явлюсь с просьбой и заявлением, как только фамилию прочтут — смех и успех! Психологический шок своего рода.

— Ну, а ко мне у вас какое заявление или просьба?

— Ни то, ни другое. Вам — предложение.

— Чего?

— Всего, чего хотите. Как некогда у Мюр и Мерелиза. Полнейший универсализм. Я могу все: переводить в стихах и прозе с шести языков и на шесть языков, быть директором публичного дома, обучать милых деток премудрости Филаретова катехизиса, писать передовые, очерки, рассказы, злободневные фельетоны в стихах.

— Вот это подойдет, — обрадовался Брянцев. Пошел-Вон занимал его, даже нравился.

— Четверостишиями в ямбах, — отстукал Пошел-Вон предложенный ритм по столу. — Размер не играет для меня роли: 32, 36, можно 40 строк, как прикажете. Но гонорар фиксированный — пятьсот рублей. Дорого? Ничего подобного. Ровно на литр жидкости, именуемой водкой, которой я совершенно не пью. В валюте или товаром — безразлично.

— Зачем же вам водка, если вы не пьете?

— Для услаждения моей печальной жизни, — сжался в комок Пошел-Вон и потом, вытянувшись до предела, вдохновенно разъяснил, лирически прижмурив безбровые и безресничные глаза: — Поставишь эдакую бутылочку в небольшой милой компании добрых русских людей, богоносцев этих самых, богоискателей, и слушаешь, внемлешь, видишь и ощущаешь, как из их духовной бездны смрад и грязь попрет. Восхитительно! Неповторимо! С каждой рюмкой все больше, все гуще, все ароматнее. Происходят переименования обратного действия: Гиацинтов преображается в Бздюлькина, град Китеж — в застарелую выгребную яму. Я большой гурман по этой части. Так как? Заметано? Пятьсот?

— Надо видеть товар.

— В момент! Через десять минут у вас на столе.

Пошел-Вон, отпружинив, взлетел с кресла и выскользнул ужом из кабинета.

«Интеллигента такой формации я еще не видел, — думал, оставшись один, Брянцев. — Свидригайлов, помноженный на Смердякова. Его бы Достоевскому в руки. Посмотрим», — принялся он снова за корректуру, но не успел докончить ее, как Пошел-Вон уже снова вихлялся перед ним, держа в руке отпечатанный на машинке лист.

— Ровно сорок строк, четырехстопный ямб, отточенность рифм, без слякотной мазни ассонансов. Этого требует фельетонный стиль.

Брянцев бегло просмотрел написанное. Фельетон был меток, заборист, остроумен. Цинизм Пошел-Вона давал себя чувствовать, но не выпирал: автор знал меру.

— Крепко. Пойдет. Вы заранее, идя ко мне, это заготовили?

— На заготовки подобного рода не трачу драгоценных минут быстротекучей жизни, — презрительно проскрипел Пошел-Вон, — продиктовал вашей пишмашинке и все тут. Разрешите получить гонорар?

Брянцев молча набросал записку в бухгалтерию.

— Извольте. Давайте в каждый номер и вообще заходите.

— Как сами видите: фортуна. Кладезь благ земных моя фамилия. Признайтесь, герр хауптшрифтлейтер, не будь вы ею шокированы, мы с вами не поладили бы так быстро?

— Согласен, — откровенно признался Брянцев. — Но не только ваша фамилия, а и сами вы возбуждаете некоторый интерес.

— Чисто художественного порядка, — вильнул всем телом, вплоть до щиколоток, Пошел-Вон, — для умов, мыслящих широкими категориями, — батард, ублюдок светлой эпохи великого социалистического строительства. Логично и закономерно: при всей помпезности и грандиозности фасада, столь же помпезной и глубокой должна быть помойная яма на задворках. Благодаря вашей милой бумажке, — помахал он запиской Брянцева, — сегодня вечером я обильно и изысканно поужинаю в ней.

— Приятного аппетита, — усмехнулся Брянцев.

Приглашением заходить в редакцию Пошел-Вон. воспользовался очень широко, толкаясь в ней и утром и вечером. Своей прямой служебной работе он уделял немного времени. Служил же он директором детского хора. Хор этот существовал уже три года при городском Доме Одаренного Ребенка и был неплох. Но его создатель и руководитель, молодой музыкант, лауреат-комсомолец Кольцов эвакуировался с обкомом и сам Пошел-Вон так рассказывал об этом: