Кудесник

Года через три после появления четы Ламотов в Париже уже не граф, а графиня Ламот была учителем, а муж – ее учеником. Сам Ламот был собственно мелкая натура с дрянным характером. Он был хитер на мелочи, как лиса, и труслив, как заяц, и потому у него не было той решимости и той настойчивости, какая выработалась у графини. Ежедневным помыслом самого Ламота было – где-нибудь перехватить горсть червонцев, чтобы расшвырять ее в тот же вечер, в ту же ночь. У Иоанны была более серьезная задача, так сказать, цель жизни. Она поклялась себе, что когда-нибудь одним ударом ловкого игрока приобретет себе огромные средства, целое состояние, с которым эмигрирует из Франции куда бы то ни было, хоть на край света. Ежедневные мелкие мошенничества ее шайки, ее теперешние сношения и со злодеями, и с воришками, с одной стороны, но с высокопоставленными людьми и со знатью – с другой, – все это было для нее лишь школой, лишь подготовительной игрой, отдельными ходами, как в шахматах. Но план игры был зрело обдуман, и, чувствуя в себе твердую волю довести игру до конца, она ждала только случая сделать «шах и мат» тем сокровищам или тому миллиону, который ей грезился во сне и наяву. Надо прибавить, что уже раза два или три она была близка к цели, но каждый раз капризная фортуна смеялась над ней. За несколько мгновений до последнего верного удара этот удар скрывался обстоятельствами, капризная судьба будто парировала этот последний удар. Но Иоанна не унывала. Новый план созревал в ее голове, умно, широко и глубоко обдуманный, как план целой кампании у полководца, – и она снова начинала новую игру.

В день бала у принца Субиза судьба снова насмеялась над ней. План ее наложить руку на состояние двух богатых испанок внезапно потерпел крушение.

В числе наперсников, которые шли за ней и группировались, как сателлиты вокруг планеты, были два светских франта: один – уже пожилой барон Рето де ла Вильет, а другой – юный мушкетер короля, кавалер Уазмон.

Вильет был собственно почти то же, что ее муж, с той только разницей, что он был несколько решительнее и смелее Ламота и при этом был гораздо образованнее его. Изъездив всю Европу вдоль и поперек, побывав в Константинополе, в Варшаве, в Мадриде и в Петербурге, Вильет говорил на всех европейских языках и знал даже, недурно произнося, несколько сотен польских и русских слов.

Юный, красивый мушкетер был просто славный и добрый малый, с незапятнанной еще репутацией, но и неспособный на какого-либо рода проступок, не только преступление. Встреча его с красивой графиней могла бы, конечно, в будущем погубить его, но пока он был только ее возлюбленным. Слушаясь, однако, ее советов, он из любви к ней мог не нынче завтра тоже решиться на что-нибудь дурное.

И вот именно Уазмона взяла графиня орудием для главного хода и главного удара вновь затеянной игры. Она хотела влюбить юную испанку в красивого мушкетера, женить его на ней и, ни минуты не сомневаясь в своем влиянии над ним, со временем провести обоих молодых людей и завладеть миллионами и сокровищами герцога Кампо д'Оливаса.

Но Иоанна обманулась и, как ребенок, ошиблась в расчете. Юная Эли, невинно обманывая тетку, обманула и графиню. Мушкетер служил для нее ширмами, за которыми скрывался истинный возлюбленный, которого она быстро полюбила и, наконец, до страсти обожала. Этот возлюбленный был русский по имени Норич, с правом называться графом Зарубовским, и даже, как мечтала Эли, если не по закону, то по происхождению он претендент на императорскую корону северного колосса, как звали Россию.

На балу Субиза юный Уазмон, танцуя с маркизой Эли, действительно сделал ей почти формальное предложение; но в ответ он услыхал только звонкий, неподдельно веселый смех и шутки. Избалованная девочка прямо и откровенно объяснила мушкетеру, что не только не любит его, никогда за него замуж не пойдет, но вскоре должна выйти замуж за другого, которого она любит и который почти жених ее.

Графиня Иоанна уехала с этого бала принца Субиза не только взволнованная, но даже злобная. Хорошенькое лицо ее изредка подергивалось какой-то судорогой от того гнева, который клокотал в ней. Она не легла спать, переоделась, дождалась рассвета и в одежде совершенно иной, необыденной, то есть в простом черном платье и под густым вуалем, пешком одна-одинешенька двинулась через весь Париж. Она почти бежала по узеньким улицам в самый грязный и опасный квартал предместья Св. Антония. Ей нужно было немедленно вытребовать своего страшного помощника Канара и с этим извергом, у которого руки бывали не раз в человеческой крови, обсудить серьезнейшее дело.

Канар явился в притон, или в бюро управления, госпожи Реми, общей начальницы их шайки, не раз спасавшей многих из них от рук тюремщиков и палача.