Обед прошел ужасно. Из любой застольной реплики возникала свара, высекая искры, как бывает, когда железо бьет о камень. Не поддававшиеся расшифровке данные по Эйнштейну лишь подливали масла в огонь спора. К концу обеда даже простейшее “Передайте, пожалуйста, соль” становилось поводом для очередной пикировки.
— Не понимаю, почему вы так расстроились, — заявил Иэн, переходя вместе с Джиллиан в гостиную в надежде на то, что перемена места разрядит возникшую напряженность. — Я просто сказал, что, согласно исследовательским данным, большинство американцев злоупотребляет солью…
— Великолепно! Теперь вы пытаетесь диктовать мне, что надлежит есть и пить! — выпалила Джилл. — Спасибо, доктор, но я уже много лет организую свое питание самостоятельно. И мне не надо ваших указаний и советов.
— Я и не… а, какой смысл что-то вам доказывать? — Доведенный до отчаяния ее агрессивным поведением, он запустил пятерню в волосы. Ведь он пообещал ей, что отыщет Эйнштейна. И пригласил ее сюда в расчете на ее помощь, причем подумал, что она будет довольна. Но вместо этого они разошлись по противоположным углам гостиной, точно два борца во время схватки на ринге. У них уже состоялось несколько раундов, а новых схваток ему не хотелось. Какая муха ее укусила?
— Я бы не отказался от выпивки, — заметил он, подходя к бару. — Вам налить?
— Нет, спасибо, — проговорила она елейно вежливо.
— Как угодно. — Он плеснул солидную порцию неразбавленного шотландского виски прямо в стакан и только потом положил лед. Он еще ни разу не выкладывался до такой степени, ухаживая за женщиной, с тех пор, как… черт, да он вообще никогда так не выкладывался, ухаживая за женщиной! Он разом проглотил почти всю порцию, надеясь на честное и недвусмысленное ее воздействие. Хорошо, что есть на свете вещи, вполне предсказуемые! — И все же мне очень хотелось бы знать, что именно вас так расстроило.
— А зачем? Чтобы занести это в лабораторный журнал наряду с прочими экспериментальными данными?
Он дернулся, удерживая в себе едва не сорвавшееся с языка слово, которое он не произносил вслух со времен отрочества.
— Я не… я попросил вас приехать сюда, чтобы помочь мне разобраться в происшедшем с Эйнштейном. Я полагал, что вам самой этого хотелось.
— Да, конечно, именно этого мне и хотелось. А что мне еще надо?
Она сжала руки в кулаки, дрожа от едва скрываемого гнева. Злость ее представляла собой нечто загадочное, а Иэн был мастером разгадывать загадки. Он оперся спиной о бар, изучающе разглядывая ее, чтобы найти ключ к эмоциональному всплеску. Но видел он перед собой одну лишь ярость — отчаянную, умопомрачительную ярость — ибо Джиллиан вела себя, как птица, бьющаяся в силках в безнадежной попытке высвободиться.
— Мне хотелось бы уехать домой, — внезапно проговорила она.
Иэн расправил плечи, напуганный не столько ее заявлением, сколько собственной отчаянной реакцией на него, словно под дулом пистолета. “Не отпускай ее! Не дай ей уйти сейчас! Не отпускай ее никогда!” Он допил остававшееся в стакане, одновременно пытаясь привести в порядок расстроенные чувства.
— Само собой разумеется, вы можете уехать в любое время, но…
— Никаких “но”! Я терпела весь вечер, сколько могла. Терпела
— Не сию секунду. — Доведенный до предела, Иэн со стуком поставил стакан, и, сделав три шага, оказался в противоположном углу. Схватив Джилл за руку, он заодно вцепился в рукав столь неуместного в помещении дождевика, прочно пришпилив гостью к месту. — Вы никуда не поедете, пока мы все это не рассортируем.
— Фигушки! — воскликнула она, дергаясь, чтобы вырваться. Попытка, однако, была с заведомо невыгодными средствами: Иэн был раз в десять ее сильнее и применять силу он не стеснялся. Джилл, тем не менее, знала, что ей надо убраться отсюда любой ценой. В этом доме она задыхалась. В отчаянном порыве она расстегнула пояс пальто и выскользнула из верхней одежды, намереваясь проскочить через парадный вход и раствориться в темноте, прежде чем он успеет…
— Зараза чертова!
Потрясение, прозвучавшее в его голосе, заставило ее окаменеть. Она оглянулась и увидела, что Иэн уставился на нее, точно она разделась догола и демонстрировала всем свое обнаженное тело. О, Боже, подумала она, потупив взор. Платье. Она позабыла про это проклятое платье.
Она проглотила вставший в горле ком и нарушила звенящую тишину:
— Это платье Марши, — пояснила она.
— Но тело-то не Марши! — заметил он. Напряженный взгляд его изучал ее с ног до головы, обжигая по мере прикосновения. — Что это вдруг овладело вами, что вы его надели?