Кудесник в городе богов

Перун вежливо похвалил ценный дар и передал благодарность Великому Лиходею, который, не забыв прежней дружбы, подобрал для него столько изысканную диковинку. При имени Лиходея черт онемел, и едва не свалился в обморок – до того он боялся собственного владыки.

Самоцветы на посохе испускали из глубины темный блеск, который пришелся Немилу не по душе. Притворившись паинькой, он отправил Звениславу к невесте, а сам рыбкой метнулся к Перуну, схватился за посох, дернул и хрипло шепнул:

– Дай сюда! Я его осмотрю!

Перун не выдержал и расхохотался так, что на лошадиной упряжи затренькали бубенцы.

– Когда же ты угомонишься, дубовая голова? На свадьбу всем дарят подарки, таков обычай.

– А вдруг на нем злые чары? Зря, что ли, ты взял меня в услужение? Раз уж выпал мне случай, то позволь исполнить свой долг, как положено.

– Я ценю твое рвение, но ты перестарался. Погляди: вокруг братья и сестры. Они вовсе не собираются съесть меня с потрохами.

– Скажи это Великому Лиходею. Я нос к носу с ним терся, сам видел, каков он. Помяни мое слово: лиходейских подарков без подвоха не бывает.

Перун погладил иссушенное дерево с вязью вкрапленных самоцветов и проговорил:

– Этот посох намного древнее и Лиходея, и всех горних божеств. По правде сказать, я и сам ума не приложу, где посланник раздобыл эту вещицу. Если б на ней были чары, то они бы уже проявились.

Он повертел трость в руках и для верности щелкнул по совиной голове ногтем.

– Видишь? Ничего нет.

– Что ж мне никто не верит-то? – с досадой бросил Немил и отступил.

К Вертопраху приблизились слуги, предложили ему чашу с вином и увели в белокаменную палату веселиться и отдыхать. Черт с готовностью согласился и больше не появлялся. Все облегченно вздохнули, а Ярило принялся зычно орать, что пора выезжать. Род первым отправился к месту венчания, чтобы все подготовить. Низкий голос Ярилы несся над поездом, как набат вечевого колокола.

Гости расселись наконец по саням, почетный караул выстроился от них по обе стороны, гриди обнажили мечи, блеск которых должен был отпугнуть злыдней. Владимир подвел Немилу крылатого скакуна – того самого, серого в яблоках, невзрачного и неказистого. Человек с завистью посмотрел на белоснежных коней охраны, легких, как облачка, и привередливо буркнул:

– Другого что, не нашлось?

– Тебе и этот сойдет, – пренебрежительно бросил навь.

– Похоже, меня ни во что не ставят.

– Теплокровым по чину других не положено. Ты не ревнуй, этот конек ладный, даром что неказист с виду. Его зовут Рублик. Он хорош уже тем, что не взбрыкнет и не сбросит тебя с края вниз – туда, откуда ты явился.

Немил осекся и вспомнил, что забрался так высоко, что падать отсюда будет ой как больно. Пришла мысль, что пора наконец поумнеть и начать следить за языком, только он, баламут, живет собственной жизнью и не хочет мозгам подчиняться.

Владимир помог ему вскарабкаться в седло и вручил обереги – кнут с распущенным на семь концов язычком и серебряный колокольчик, звона которого боится нечистая сила. Немил взял кнут правой рукой, а вот с левой вышла заминка – она упорно не разгибалась, хотя ладонь шевелилась, а пальцы держали все, что в них вложишь. Навь проявил деликатность, облетел коня слева и навесил на шуйцу Немила шнурок с петелькой так, что колокольчик болтался и сам звенел при любом движении.

– Знаешь, зачем они? – спросил навь.

– Не учи ученого, – обиделся кудесник и лихо щелкнул кнутом по дороге, отгоняя нечистую силу.

– Так-то лучше, – похвалил его служка и помчался к Перуну.

Сам же Немил заторопился к невесте. Кострома восседала в санях, запряженных тройкой крылатых лошадок. Звенислава уже суетилась рядом, обхаживая госпожу. Напротив невесты, на низкой скамеечке устроились владычица Мокошь и мать с дочерью – Лада и Леля. Увидев, как мило щебечут они с Костромой, Немил вспомнил, что богиня любви – одна из подозреваемых в чародействе, и пришел в ужас. Забыв о предостережениях, он направил коня прямо к ним и во все горло выкрикнул:

– Вы чего сюда набились, как селедки в бочку? А ну, выметайтесь!

Богини оторопели и смолкли, и даже служанка, уже знакомая с манерами землянина, не смогла открыть рта, шокированная его отменной вежливостью.

– Живо! Кому я сказал! – и Немил щелкнул кнутом для острастки.

Синие очи Лады загорелись недобрым огнем.

– Совсем страх потерял, смерд? – прошипела она.

– А чего мне бояться? Мой владыка – Перун. Хочешь пожаловаться на меня? Иди, жалуйся. А до тех пор его невесту я буду оберегать, и я один буду решать, что для нее безопасно, а что – нет.

– Матушка, позволь, я подрежу ему язычок, – звонким голоском попросила Леля.

Юная прелестница привстала со скамьи, и с человека мигом слетел весь его гонор. Молодая богиня только с виду казалась милой. Стоило ей приподняться, как кудесник почувствовал себя добычей, трепещущей перед когтями коршуна. У Лели не было при себе ни оружия, ни силков для охоты, но их и не требовалось – она и без всяких приспособлений могла изловить любую тварь на земле, в море, а тем более в родном Вышеграде.