Кукареку. Мистические рассказы

Говорят же: на халяву – наедайся на славу… Пока Залману щедро платили, он все привозил ей. А как в долг попросила – онемел и оглох. Прислуга крала, воровала, потом вся вдруг исчезла. Даже некому было собак покормить, и они передохли или гицель попереловил. Теперь к Дишке повадилась Годэлэ Шмойш, баба ушлая, или, как у нас говорят: вор с глазами. В доме еще кое-что оставалось: украшения, цацки. Все это Годэлэ распродавала и снабжала Дишку едой – не из Люблина уже, конечно, из местных лавчонок. И всякий раз подавала Дишке дутый счет, дурила ее как хотела. И даже не очень таилась – уличить-то ее было просто, но, когда человек ожирел, у него заплывает и мозг. А может, Дишка все видела, а что было делать? Набрала в рот воды – и молчок. В ее положении хуже, чем быть паралитиком. Потом Годэлэ нашла одного афериста. Тот стал давать Дишке деньги, под залог. Ну, и отнял у нее дом, а Годэлэ тоже, как говорится, косточку обсосала.

Дишке велели убраться. А кто ее возьмет к себе, это же кусок горя! В городе зашумели. А дело было зимой, в самый мороз. На улице ее не бросишь, живое существо! Гадали-рядили – поселить ее в хекдэше, в приюте у кладбища. Нищие там, конечно, подняли гвалт: эта клоздра займет всю избу! Ругали общинников последними словами. Хотя Дишка, ясное дело, была обреченная, но ей все-таки освободили место, поставили кровать, застелили соломой, сверху рогожей – и пускай из котла хлебает еще один рот. Теперь выслушайте историю.

Выводят Дишку из ее будуара – а она не проходит, дверь узка. Представляете, чистая правда! Тащат, пихают, собрались мясники, балэголы, те еще парни, – ни в какую! Чего только с ней не проделывали – чудо, что еще осталась жива. Наконец вытащили. Дальше: привозят ее в хекдэш – а она опять не пролазит. Опять суматоха. Целый час ее, может, мучили, вволокли, кладут на кровать, а кровать под ней кряк – на две доли. Уже думали, не пережить ей этого дня. Но кому назначено маяться – тот положенное отмается. Разыскали железную кровать, поместили, лежит.

Добрые люди стали приносить ей поесть. Но ведь сколько ей ни тащи – не хватает. Поглощает, как зверь. А другим чего принесут – лапу тянет. От той Дишки, какую я некогда знала, совсем ничего не осталось. А что, я тоже, хотя у самой была уже куча детей, каждый день приносила ей что-нибудь: кашу, бульончик. Она уже, правда, не перебирала, кто вчерашней картошки подаст, кто черствых клецок – все сгребает. У нее отнялась речь – лежит и мычит, как немая. Вставать она не могла, и все, бедная, под себя. Женщины-габэтши, да и другие, приходили к ней, обмывали, обтирали ее. И вдруг – это случилось за несколько дней до Пэйсэха – садится она на кровати и внятно так говорит: «Зовите, евреи, людей, я пошла умирать…»

Три еврея явились из синагоги, приняли, как положено, покаяние, потом она отвернулась к стене и умерла. В хекдэше она, конечно, спала телом, но и мертвая была так тяжела, что гроб несли ввосьмером – нашлись добрые люди…

Насчет того, что вот говорят: подходят друг дружке. Эти двое были, считай, как один человек. Оба сами себя убили. Он – курением, она – едой. А почему они это сделали? Можно было подумать, что по взаимной договоренности. Про доктора Гальперта больше никто не слыхал. Погубил две души и уехал. Для него это было, конечно, – так, приключение. Но есть Бог, и он ведет счет. Человек за все платит – не сегодня, так завтра, не здесь, так там. Мама моя говорила, олэхашолэм: никому ничего не дается задаром – даже луковичная шелуха…

Йохэд и Йэхида

Абраму Суцкеверу к его юбилею

[93]

В замке, где дожидаются своей участи души, осужденные на изгнание в Шеол, то есть на Землю, как его еще называют, томилась душа женского пола, Йэхида. Йэхида прегрешила в обществе, куда спустилась с высот, где стоит престол Господа кисэ-хаковэд. Души забывают свое происхождение. Пурэ, ангел забвенья, господствует надо всем, что не Эйн Соф[94]. Пурэ – создание противоречивое. Йэхида закатывала скандалы, подозревала каждую ангелицу в шашнях со своим возлюбленным, с Йохэдом. Случалось – возводила хулу на Бога, а то и вовсе отрицала Его. По нелепым ее представлениям получалось так, будто души никем не сотворены, а появляются как-то сами собой, безо всякой цели и замысла, и поэтому, значит, лэс дин вэлэс дайен[95].

Судьи, однако, там есть, притом многотерпеливые и благосклонные. Но дело дошло до суда, и Йэхиду приговорили к смерти – то есть к изгнанию на небольшую планетку Земля.