Кухарка для дракона

— Посмотрим, — прошипела в ответ и двинулась к нему с намерением исполнить желаемое, то есть придушить гада, если только получится до него добраться. — Ты все это затеял, тебе и расхлебывать, — зло выкрикнула в небо и затянула самую известную молитву: — Двуединый, помоги! Только на тебя надежда. Всесильный и всемогущий, всепрощающий и всевидящий, твоими деяниями земля полнится и питается…

— Запрещенный прием? — Хенселль шутливо погрозил мне пальцем, а затем презрительно бросил: — Он не придет! Ему давно плевать на вас. Его волнуют только сила и власть.

Но я не слушала, продолжая приближаться и шептать молитву в непонятной иррациональной надежде на чудо. Очередную попытку всадить клинок в драконье сердце я пресекла тем же способом, просто заморозив воздух, но так ведь не могло продолжаться вечно.

Ламберт с трудом повернул голову и зло уставился на меня синим сверкающим глазом.

— Дур-р-ра, — выдохнул он, а я… обиделась.

Отвлеклась, всего на мгновение сбилась с ритма, пропустила в молитве лишь слово, и этого Хенселлю хватило. Нет, он не вспорол дракону грудь, сумасшедший бог одним легким движением пальца отшвырнул меня силовой волной. Как пожелтевший листок на ветру, я пролетела над землей и со всего маху впечаталась спиной в статую драконоборца. Кожу опалило жаром, в спине громко хрустнуло, и, уже свалившись навзничь на траву, я поняла, что проиграла. Сознание на грани беспамятства уловило вспышку слепящего света, потом пришла темнота.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ О том, что правда у каждого своя

Меня качало, словно на волнах ласкового моря. Тепло, приятно, спокойно. И светло. Неужели уже наступил день? Какой еще день?! Я, наверное, умерла. После таких травм долго не живут, я же разбилась об этот проклятый идол, как фарфоровая кукла.

— Будь ты проклят! — донесся до меня полный бессильной злобы рык. — Ты предал меня!

— Ты предал себя сам. — А этот голос был спокойным и будто даже немного знакомым. — Тогда, когда начал противоестественные эксперименты. Ничто не должно идти вразрез с природой.

Хотелось открыть глаза и посмотреть на собеседников, но даже дышать выходило с трудом и с хрипом.

— Потому что ты так решил?

— Потому что это незыблемый закон!

— Мы с тобой однажды его уже нарушили, — произнесено было с легкой ехидцей. — И ты, между прочим, был первым, кто это сделал.

— То была трагическая случайность. — Бархатный голос хотелось слушать и слушать, он дарил умиротворение и покой.

— Но признайся, результатом ты остался доволен: новые способности, новые возможности и целая раса потомков, в чьих жилах течет кровь бога. Достойные почитатели и избранный народ на этой земле!

— Ты впоследствии сделал то же самое, брат.

— Только мои потомки отчего-то оказались и вполовину не сравнимы по силе с твоими. — И с такой неподдельной горечью было это произнесено, что невольно мне стало жаль несчастного.

— Это не давало тебе права экспериментировать с драконами, разбирать их на составляющие и издеваться над детенышами! — Все спокойствие из приятного голоса испарилось, и только тогда я его узнала!

Волна радости тут же сменилась ужасом. Ведь не мог же князь на равных разговаривать с Хенселлем? И если это Двуединый, значит ли это, что дракон умер? Сердце сжалось от тоски, из груди вырвался всхлип, быстро сменившийся сиплым хрипом. Горло обожгло изнутри, я закашлялась, но никто не обратил внимания на умирающего рядом человека. Когда беседуют боги, им не до мелочей.

— О, мои эксперименты дали прекрасные результат, — было сказано самодовольно. — И ты сможешь убедиться в этом лично.

Зловещий голос смолк, и на какое-то мгновение наступила напряженная тишина. Нутром я чуяла, что сейчас должно было случиться что-то страшное, то, что радикально перевернет существование одного из богов. С одной стороны, Хенселля было искренне жаль, а с другой, за все его злодеяния нет ему прощения. Какова бы ни была цель, убийства неприемлемы — этому всегда учил культ Двуединого. Ценна каждая жизнь.

Мне оставалось только про себя молиться. И тут сбоку неожиданно раздался яростный рык, будто стая оголодавших волков наконец-то загнала оленя. Шум борьбы, хрипы и проклятия сменяли друг друга, а я не могла даже повернуться, чтобы увидеть происходящее. Великий Двуединый, как же страшно! Вдруг рык прервался визгом, а затем и женскими криками. Они надрывали горло, завывая на одной ноте, словно из них живьем тянули душу. А может, так оно и было, женщин, кроме меня, на поляне не было. Живых женщин.

Яркие вспышки света пробивались даже сквозь сомкнутые веки, а последовавший за ними грохот сотряс землю. В это мгновение я как никогда ясно ощутила, что все еще жива. Тело насквозь пронзило болью, будто в меня разом всадили миллион острых раскаленных игл. Кажется, об меня кто-то споткнулся. Безвольной куклой я перекатилась на спину, не в состоянии даже пальцем пошевелить. Сколько длилась невидимая для меня битва, я не знала. Для истерзанного болью сознания миг превращался в вечность.