Кухня века

И уж совсем по-суворовски было то, что при всей ясности и простоте имелся в этом деле один «секрет». Соединение в тесте трех компонентов поддавалось только действию сильных мужских рук и предполагало настойчивость исполнителя. Ну а если тесто все же не склеивалось, разрешалось (тайком!) добавить чуть-чуть сливок — ну совсем чуточку — не более ложки!

Автора «суворовского петифюра» никто не знает. Скорее всего, его и не было. Печенье это вообще-то народное, да и не столько французское, сколько общесредиземноморское, а для Франции, следовательно, провинциальное. И существовало оно чуть ли не с XVII в., если не еще ранее, причем похоже оно по составу на кондитерские изделия турецкой кухни, откуда оно, возможно, и попало в другие средиземноморские страны и во Францию. Таких безымянных народных изделий бывает немало во всех национальных кухнях. Однако во французской кухне они занимают положение некоего «резерва». Как только возникает потребность по политическим, конъюнктурным или иным причинам создать и выдвинуть на первый план то или иное блюдо, так французские кулинары спешно производят ревизию огромного фонда безымянных блюд, выбирают подходящее случаю и дают ему то имя, какое требуется по обстоятельствам. А порой и просто переименовывают его.

Но самым главным нарушением исторической правды было то, что фамилия нашего почтенного полководца была во французских меню настолько искажена, что даже русские люди не могли узнать в ней генералиссимуса, ибо посетителям ресторанов он был известен и в начале и в конце XX в. как Суварофф (Souvaroff).

Царские дипломаты в свое время, до первой мировой войны, не опротестовали, не добились исправления этой ошибки. Русские эмигранты, находившиеся во Франции в период между двумя войнами, вообще боялись чем-нибудь обидеть французов, дрожа, как бы их не выгнали из Франции, и потому за имя русского генералиссимуса не вступились ни отставные царские генералы, ни великие князья и аристократы, ни русские писатели и артисты, художники: Бунин, Куприн, Цветаева, Набоков, Шаляпин, Дягилев, Нижинский, Вертинский, Бенуа и другие, которым, что называется, сам бог велел это сделать — ведь они и историю, и два языка — русский и французский — знали, и рестораны активно посещали, и хранителями русских традиций и культуры себя считали. А тут все вместе — сдрейфили. Как это назвать?

Что же касается советских деятелей культуры, которым приходилось часто бывать во Франции, то и они не сочли возможным обратить внимание французов на их... досадную ошибку в орфографии знаменитой фамилии. Правда, у них есть одно смягчающее обстоятельство: они не постарались вникнуть в суть дела. Когда, например, Константин Симонов, проводя время в послевоенных ресторанах Парижа, заметил, что в меню значится Суваров вместо Суворов, то посчитал этот факт мелочью, поскольку решил, что опечатка допущена только в том меню, которое лежало перед ним. И потому не придал этому никакого значения. Однако если бы он лучше знал заграничные порядки, то должен был бы понять, что в заведениях высшего ранга, да еще в типографски отпечатанном престижном меню никаких случайных ошибок быть не может, и отсюда должно быть ясно, что «Суваров» размножен гигантским, возможно пятидесятитысячным тиражом, и что так это имя значится и во всех кулинарных словарях, энциклопедиях и справочниках во Франции, да и во всей Европе.

Но если для временно попавшего за границу советского человека такие «мелочи» не бросались в глаза, а он, советский человек, в свою очередь не спешил на них реагировать, то почему молчал десятилетия И. Г. Эренбург, носивший с 20-х по 60-е годы, почти полвека, чуть ли не официальное звание «полпреда советской культуры» во Франции? Да, у Ильи Григорьевича не было недостатка ни в общей культуре, ни в знании языка и нравов французов. Он должен был понимать, сколь унизительно звучит растиражированное, искаженное имя великого русского полководца, военную славу которого благодаря кулинарной «известности» фактически предали забвению.

Но Илья Григорьевич был верен себе: и не в таких случаях, а в коллизиях покрупнее, он последовательно занимал позицию, исходя из принципа «чем хуже, тем лучше», и, выступая демонстративно в СССР как советский патриот, фактически на протяжении многих десятилетий действовал с антипатриотических позиций. И именно поэтому, видимо, уцелел, ибо сумел не создать себе противников во вражеском стане. Там хорошо разбирались в том, что значит молчание компетентного человека по поводу французской ошибки. Да и Симонова успокаивал тот же Илья Эренбург по поводу того, что ошибка в меню — единичная! А таких ошибочек во французских меню — не счесть! Но оставим орфографические ошибки в покое, как бы они ни были возмутительны.