Кухня века

А ведь именно люди этого поколения оказались после Октября 1917 г. во главе России и на решающих ключевых позициях во всех сферах управления, экономики, культуры, и их мнение, их опыт по всем вопросам жизни, а не только по вопросам внешней, внутренней и партийной политики, стал решающим, определяющим, обязательным для всей страны, для всей жизни огромного и социально пестрого народа.

Вот почему нельзя отмахиваться от учета и анализа кулинарного быта этих людей: это важно для понимания того направления, которое приняла организация продовольственного быта и снабжения советского народа, когда государство впервые в истории человечества взяло на себя с первых же своих шагов заботу об устройстве такого сугубо приватного дела людей, как их питание, их обед.

Питание гигантских, миллионных масс населения в условиях такой страны, как Россия, решено было основывать на коллективных, заводских, фабричных, машинных началах — уже тогда, когда еще не только на уровне отдельной семьи, но даже в государственной, крупной промышленности существовали сильные элементы кустарщины и ручного труда.

Решив совершить гигантский исторический прыжок в деле создания гарантированного государством, прочного, стабильного и здорового питания масс на коллективной основе и при использовании машинной кухонной техники, инициаторы и идеологи этих проектов совершили огромную тактическую, историческую и кулинарную ошибку, упустив то, что в первую очередь следовало сосредоточить внимание на организации самых мелких, самых скромных кулинарных низовых звеньев как базы, основы, фундамента всей кулинарной перестройки и ни в коем случае не пренебрегать русским, народным, крестьянским опытом домашнего питания как чем-то отсталым, исторически якобы устаревшим и ненужным новому человеку советской эпохи, поскольку личные воспоминания об этом были у русских интеллигентов самые отрицательные и безрадостные.

Но только ли русская революционная интеллигенция пренебрегла устройством своего быта, созданием благоприятных условий жизни и, прежде всего, обеспечением себе полноценного, нормального питания, символом которого являлся горячий домашний постоянный обед?

Нет, отрицательно к «домашним обедам», то есть к отвлечению своего внимания на домашнюю, повседневную кухню, на гастрономический комфорт, относилась и подавляющая часть мелкобуржуазной интеллигенции, особенно то ее крыло, которое так или иначе занималось творческой работой.

Вспомним резкую отповедь, которую дал «домашним обедам» начинающий литератор К. Чуковский в 1901 г., когда ему было всего 19 лет и когда он женился, создал семью, — «Никаких кастрюлек!», «Никаких домашних обедов».

Для этой категории разночинной интеллигенции кухня была символом мещанства, и они наивно думали избежать того, чтобы их засосал мещанский быт, «героическим» отказом от нормального питания, от организации в первую очередь — домашних обедов, то есть того необходимого условия, без которого невозможна никакая творческая работа. Они, эти наивные идеалисты, по сути дела, рубили сук, на котором намеревались утвердиться.

Одной из причин такого явления, помимо незнания жизни, было также отсутствие опыта, а у многих и отсутствие корней фамильной культуры.

К. Чуковский, например, был незаконнорожденным, он не жил в условиях устроенной семьи в детстве, ему не с чем было сравнивать, сопоставлять свой личный быт.

Да и из того что нам известно об уровне кулинарной образованности более обеспеченных в детстве, но вступивших на путь эмансипации и революционной борьбы в юношеском, студенческом возрасте представителей демократической интеллигенции начала XX в., можно сделать лишь тот вывод, что ни интереса к кулинарной стороне человеческой культуры, ни понимания в какой-либо мере сути кулинарных проблем — у творческой и особенно передовой, радикальной, революционной, политически ангажированной интеллигенции — не существовало.

Во-первых, именно быт — нормальный быт — зачастую огульно отожествлялся с мещанством, с «мещанскими запросами», а потому попросту — игнорировался и презирался.

Во-вторых, вообще устройство быта связывалось обычно с необходимостью пользоваться услугами особой «прислуги», а потому и весь быт отождествлялся со сферой, относящейся исключительно к интересам прислуги, и именно в этом состояла самая существенная ошибка всей русской интеллигенции — и той, что готова была пользоваться презираемым ею трудом прислуги, и той, что хотела избежать «эксплуатации чужого труда».

Главное, что вникать в суть кулинарного дела, отличать его от всякого иного механического, физического труда, то есть от чистки одежды, обуви, стирки белья, уборки помещения, — русская интеллигенция не желала.