Этот обед, это меню растрогали российского президента, он впервые почувствовал, что такое высшие сферы власти. И Ельцин решил, под влиянием нахлынувших внезапно чувств, показать, что он благодарен Клинтону, благодарен Америке за урок.
В конце обеда он встал, поднял бокал шампанского и заявил: «Наше партнерство слишком крепко. Наше партнерство рассчитано не на один год, не на десятилетие, а на столетия, на века».
Вот каких политических эффектов можно добиться хорошим меню даже от вполне трезвого человека. Что ни говори, кулинария — искусство. И притом очень важное, тонкое и политически значимое!
«Оглушительный успех с неясными итогами», — отреагировали на этот обед и этот спич либеральные и вполне респектабельные «Известия». «Главные трудности, — писала газета, — наступают не после изысканного обеда, а несколько позже, когда наступает политическое похмелье». Действительно, больше подобных обедов в честь Ельцина не закатывали. Сотрапезники стали попадаться все помельче, да попроще, а города — гораздо меньше Нью-Йорка. Правда, кухня разнообразилась: Пекин, Париж, Стокгольм, Хельсинки, Петрозаводск, Минск.
Многочисленные встречи с разными людьми, разные обеды и ужины в различных точках земного шара отдаляли российского президента от домашней кухни и тем самым подрывали, подтачивали монополию Наины Иосифовны.
Президент так часто ел в чужой, недомашней, чисто мужской компании, что появились люди, претендующие на то, что они ближе, достовернее знают не только кулинарные, но и все прочие привычки президента. И именно они, а не кто-то иной, могут служить в этом отношении проверенным источником сведений. Прежде всего это были телохранители, которые проводили с Ельциным больше времени, чем жена. Тем более что с 1989 г. в их обязанности стала входить не только охрана президентского тела, но и повседневная забота о регулярном питании подопечного.
Вот что повествует, например, Коржаков о начальном, допрезидентском рационе питания Бориса Николаевича, когда он еще не обращал внимания на всякие протокольные условности. Питались они, как и все обыкновенные мужики, занятые делами, сумбурно и неправильно: бутерброд с пивом, кофе или чай из термоса.
«Чтобы хоть что-то съесть горячее, — пишет Коржаков, — я жарил яичницу на оливковом масле и, даже если Борис Николаевич возражал, добавлял к яйцам лук и помидоры». Браво, Коржаков! Вы поступали вполне кулинарно грамотно и делали все возможное, чтобы снизить отрицательный эффект от употребления яиц в чистом виде. Борису Ельцину просто сильно повезло с таким поваром, ибо, питайся он без помощи Коржакова, шунтирование пришлось бы делать на год-два раньше. А вот сам президент проявил в этом вопросе полнейшее невежество, возражая (непонятно почему?) против лука и помидор, которые не только спасали его от вредоносного действия жареных яиц, но и сильно улучшали вкус блюда.
Со вкусом еды у зрелого Ельцина дело обстояло почти как у молодого Ленина. Оба не различали еду на вкус.
Наблюдая за кулинарными наклонностями своего шефа, Коржаков зафиксировал «гастрономическое двуличие» президента, или расхождение у Бориса Николаевича слова и дела в обрисовке собственных кулинарных симпатий.
Так, «ранний» Ельцин предпочитал кофе, но всегда, когда садились за чужой стол, — заказывал чай. Зрелый Ельцин утверждал, что любит соленую рыбу, но на самом деле ел ее очень редко. Он рассказывал всем, что привык есть мало — даже не закусывает, когда выпивает, считая сдержанность в еде признаком хорошего тона. На самом же деле он любил и никогда не упускал случая обильно поесть, «от пуза», то есть был по своей натуре — гурманом (не путать с «гурмэ», то есть с человеком, разбирающимся в еде). «Особенно он обожал жирное мясо», — подчеркивает Коржаков, нанося этим фактом смертельный удар знаменитой саге о котлетах, а тем более — трогательной повести о блинчиках и фаршированной рыбе.
«На самом деле, — с полным знанием предмета сообщает Коржаков, — свинину он предпочитал жареную, с ободком из сала. Баранину он просил сочную, непременно рульку». (Но рулька, заметим для непосвященных, это третий, а порой и четвертый сорт бараньего мяса, которое используют обычно в захудалых столовых и тюремных заведениях.)
Все эти «гастрономические откровения» случались преимущественно во второй половине дня — поздним вечером, а то и за полночь. А на утро Борис Николаевич безропотно позволял жене кормить себя «жиденькой кашкой» — овсяной, рисовой или пшенной.