Кукла

Жалко, честно отвечала Линда не столько той, которая живет в ней, сколько себе, своей совести. Впрочем, совесть у нее была не столь уж и велика, килобайтов двести, не больше. Но при небольшом объеме она была чрезвычайно изворотливой, подсказав Линде весьма сомнительный компромисс между неожиданно возникшей сексуально-садистской потребностью и заповедями гуманистической нравственности. В результате этой «сделки» Линда приняла, как ей казалось, безукоризненное решение: следующей ее жертвой должен стать преступник, заслуживающий смерти.

На четвертый день Линда, не имея четкого плана и надеясь на Его Величество Случай, начала кружить по дорогам Подмосковья этаким черным вороном, выискивающим поживу.

Пожива отыскалась на седьмой день. За лобовым стеклом темно-синего «Мерседеса» она увидела удивительно знакомое лицо — колючие карие глаза, короткая стрижка, нос с горбинкой, чуть оттопыренные уши. Включив программу идентификации, она определила, что это жестокий убийца по кличке Шалый, которого она две недели назад видела по телевизору. Такой достоин самой мучительной смерти, сказала она себе. И сделала боевой разворот через осевую линию.

Как и в прошлый раз, Линда, предварительно сняв шлем, догнала машину и начала мило флиртовать с водителем. Сюжет был примерно тем же: те же самые шутки-прибаутки, та же многообещающая улыбка, тот же кивок головой в сторону ближайшего леса, та же надежда у моторизованного Дон Жуана на неземной секс, тот же финал.

Правда, Линда добилась результата уже не с помощью щекотки. На сей раз она действовала уже осмысленно и куда более кроваво. Предусмотрительно отшвырнув свою одежду подальше, чтобы не запачкалась, незадолго до оргазма она начала истязать свою жертву. Для начала сломала руку и упивалась стонами и криком несчастного Шалого. Потом содрала с груди изрядный лоскут кожи. Он орал, ничего не понимая. Надеялся, очень хотел надеяться, что этим дело закончится. Умолял, плакал, выл и издавал еще как минимум полсотни самых разнообразных звуков. «Вот бы, — думала Линда, — он еще запел, вот был бы кайф».

А когда Шалый начал притухать, видимо, от потери крови, она разорвала ему живот, нащупала теплую пористую печень и вырвала ее.

Он жил еще минуты две. И эти две минуты, показавшиеся Линде неземной вечностью, она кончала, кончала, кончала, размазывая по лицу кровь и слезы. Потом он чуть дернулся, чуть — но всем телом, всеми своими уже абсолютно бесполезными мускулами. И отошел, разглаживаясь лицом.

Линда, предусмотрительно захватившая с собой канистру воды, вымылась, оделась, прихорошилась. И с поющими в душе дроздами поехала домой, ласково вспоминая своего второго пупсика, которого она по ошибке квалифицировала как киллера Шалого. В действительности же это был актер Карабанов, который весьма достоверно сыграл эпизодическую роль в популярном телесериале о симбиозе криминального бизнеса и продажной политики.

После этого Линда столь же безжалостно расправилась еще с пятью своими «любовниками», среди которых оказались лишь два отъявленных мерзавца, заслуживавших как минимум пожизненного заключения. Несомненно, она, руководствуясь весьма приблизительными юридическими критериями, вскоре довела бы число своих жертв до двух десятков.

Но приближался декабрь, слякоть сменилась морозами, а в эту пору мотоциклист мог вызвать у гаишников столь большие подозрения, что дело не обошлось бы без облавы. С двумя-тремя патрульными машинами она справилась бы без труда, но если их будет десятка три, да еще несколько вертолетов в воздухе, то результат такой погони предсказать невозможно.

Конечно, Линда работала чисто. Однако милиция кое-какие улики все же собрала. Например, на месте преступления неизменно обнаруживались отпечатки мотоциклетных протекторов. Нашлась и пара свидетелей, которые видели, как машины жертв сворачивали с трассы вслед за каким-то мотоциклистом, разглядеть которого им не удалось.

Уголовный розыск рассматривал несколько версий, однако по мере развития событий и накопления следственного материала подавляющее большинство из них отпало. Ограбление исключалось — у неудачливых любовников ничего из имущества не пропадало. Отпадали и личные мотивы, поскольку жертвы никак не были связаны друг с другом. Преступления не вписывались также и в концепцию социальной мести, поскольку не все убитые были столь уж и богаты, а мотоциклист явно не принадлежал к сословию бедных.

Оставалось предположить, что в Подмосковье появился сексуальный маньяк-гомосексуалист. Что преступницей могла быть женщина, никто даже представить себе не мог, поскольку история криминалистики не знала ни одного такого случая.