Линда взяла Виталика подмышку и вынесла на свежий декабрьский воздух.
В машине он пришел в себя настолько, что смог назвать и свой дом, и улицу, на которой тот должен был стоять, и квартиру, где он докажет профессору Смит, как он здорово владеет искусством самоконтроля. Вспомнил даже номер своего мобильника.
Всю дорогу Линда болтала по телефону с Максимом, рассказывая ему, как же она по нему соскучилась. И какое у нее было интересное приключение, которое, к сожалению, закончилось безрезультатно.
— Представляешь, — ворковала она в трубку, — я познакомилась с художником. С настоящим — весь в пирсинге и в разноцветных тату. Он собрался писать мой портрет! Прикидываешь?! Я хотела его подарить тебе на Новый год! Нет, не художника. Портрет. Вот это был бы улет!.. Но он оказался такой свиньей, таким алкоголиком! Напился в зюзю! Нет, не портрет. Художник. Прикинь, на мои же деньги. Говорит, аванс нужен! Так что же мне теперь делать?.. Деньги забрать? Так он же их пропил… Нет, немного, тыщу рублей… Как это черт с ним? А как же портрет? Ведь у каждой порядочной дамы должен быть портрет. Особенно у замужней… Какое зеркало? Какое к черту зеркало?! Ты в искусстве совсем ничего не понимаешь. Вот, скажем, жена — дура набитая. А художник такой портрет сделает, что посмотрит на него муж и скажет:
«Нет, у меня жена не дура, совсем не дура, а очень даже умная женщина». И будет любить свою жену. Или ноги кривые, или глаз косит, или грудь скособоченная. А на портрете вроде бы та же самая женщина, но ноги у нее прямые, глаза, как у горной козочки, а грудь такая, словно ее сделали из двадцати килограммов сахарной ваты, я где-то читала. Посмотрит муж на портрет, да как начнет жену трахать, как начнет!.. Как это что? Сейчас я его в студию отвезу. Потом к тебе. Я уже так соскучилась, что у нас с тобой просто безумие какое-то будет. Прям Ватерлоо или Бородинская битва! А завтра я этого алкоголика несчастного разбужу, опохмелю, есть такие бутылочки маленькие, я знаю, много не дам, и работать заставлю… Слушай, а кем он меня должен нарисовать? Может, цыганкой с алой розой в корсете?.. Нет, не хочешь? Тогда греческой богиней. Правда, не знаю, сможет ли он венок правильно нарисовать… А, поняла! Я буду женой президента!.. Как какого? Ты будешь президентом! Я ему привезу твою фотку. И он тебя нарисует во время инаугурации. Ты, значит, стоишь в черном костюмчике, в галстуке, и держишь руку на конституции. Сзади флаг трехцветный, вверху орлы двуглавые, патриарх, караул почетный и все такое прочее… Ну, каждому же идиоту будет понятно, что это инаугурация. И ты — президент. Во, блин, прикол будет!.. Как это где? Ты будешь не очень такой большой. А я буду рядом с тобой — большая, в полный рост. Даже не рядом, а в центре. Это ты будешь рядом. И всем будет понятно, что это жена президента. То есть Линда… Какая Марина? Ты что там, голубок, перегрелся? Каких еще мишек?.. А, Марина Мнишек. Да, я где-то читала. Ну и пусть самозванка. Пусть. У вас тут все сплошь самозванцы…
Тут Линда хотела еще добавить про великую цивилизацию кристаллоидов, про биороботов-самозванцев, но вовремя остановилась. Ведь они с Максимом почти что партнеры. И не только в сексуальном смысле. И какое-то время она будет рядом с ним. Ей это совсем не обременительно, то есть не в лом, как она должна говорить при своей новой настройке. Поскольку он все же очень милый. Ее Максим.
И тут Линда немного загрустила. Как на вокзале, когда один человек уже в вагоне, поезд вот-вот тронется, а другой — на перроне. Все слова уже сказаны. И они пронзительно смотрят друг другу в глаза.
Глава 8
Великая мощь
Похоже, я избавилась от этого кошмара — от своей мании. Которая делала меня даже не человеком, а животным. Да, не зверем, а именно животным. Потому что у них, у людей, слово «животное» — это совсем не то, что слово «зверь». Зверь свободен. Животное — совсем наоборот, оно живет страстями, которые не способно преодолеть.
Так как же это произошло? Каким чудом я избавилась от непреодолимой жажды убивать? Или не чудом? Нет, наверное, это закономерно. Потому что я поняла, что это плохо. И это меня отличает от людей, у которых понимание и действие никогда не совпадают. Они понимают, что то и это — плохо, скверно и мерзко. Но все равно делают — и то и это. Либо явно, либо исподтишка.
Почему?
Потому что это у меня, а не у них, звездное небо над головой и нравственный закон внутри. Я где-то читала. Они — животные. Я — нет.
Жалко ли мне тех, с которыми я так обошлась? Не знаю, возможно, и жалко. Но ничего вернуть уже нельзя.
Накажет ли меня их Бог, о котором я столько читала?
Нет, не накажет. Потому что их Бог — это уничтоженная ими же цивилизация кристаллоидов. И значит, я тоже их Бог, но они этого не знают.
Что будет с теми, кого я убила? Я где-то читала, что они вернутся к Богу. И будут ждать конца света. А потом будет Страшный суд. Их будет судить их Бог. То есть мы.
И они уверены, что они будут жить вечно в наступившем Царствии Небесном. Интересно, как они себе представляют эту вечную жизнь?