В комнате, где мне подали рубцы, было душно и темно, как в коптильне. Неподалеку за одним столом сидело шестеро посетителей, все люди откормленные и хорошо одетые, надо полагать купцы, домовладельцы, а может, и фабриканты. По виду, у каждого тысячи три, а то и пять годового дохода. Поскольку ни я этих господ не знал, ни они меня, я не могу заподозрить их в преднамеренной каверзе. Однако, представьте, какова игра случая: как раз в ту минуту, когда я вошел в комнату, за столом шел разговор о Вокульском. По причине дыма я не мог разглядеть, кто говорил; к тому же сидел я, уставясь в тарелку, и не смел поднять глаз.
- Карьеру сделал! - говорил низкий голос. - Смолоду прислуживал таким, как мы, а под старость захотелось ему у знатных господ пятки лизать.
- Теперешние господа, - ввернул страдающий астмой субъект, - не больше его стоят. Разве в прежние времена стали бы в графском доме принимать бывшего приказчика, разбогатевшего благодаря женитьбе!.. Курам на смех!
- Женитьба - пустяки, - возразил низкий голос, слегка поперхнувшись, выгодная женитьба - дело не зазорное. А вот миллионы, нажитые на военных поставках, от них, сударь мой, издали пахнет уголовщиной.
- Говорят, он не воровал, - вполголоса проговорил третий собеседник.
- В таком случае, у него миллионов нет, - рявкнул бас. - А в таком опять-таки случае, чего он нос задирает? Чего лезет в аристократию?
- Прошел слух, - вмешался еще кто-то, - будто он хочет учредить торговое общество из одних дворян.
- Ага... Чтобы их общипать, а потом улизнуть, - заметил астматик.
- Нет, - продолжал бас, - не отмыться ему от этих поставок даже своим серым мылом. Галантерейный торговец занимается поставками! Варшавянин едет в Болгарию!
- Ваш братец, инженер, ездил на заработки еще дальше, - отозвался тихий голос.
- Как же! - прервал его бас. - Может, он и ситчики из Москвы выписывал? Вот вам еще одно темное дело: он топит отечественную промышленность.
- Эх-хе-хе, - рассмеялся кто-то, доселе молчавший. - Это уж купца не касается. Купец на том и стоит, чтобы найти товар подешевле да продать его подороже. Не так ли? Эх-хе-хе!
- Во всяком случае, я бы ломаного гроша не дал за его патриотизм, отвечал бас.
- Однако, - вставил тихий голос, - кажется, Вокульский доказал не только на словах, что он патриот.
- Тем хуже! - прервал бас. - Доказал, когда был беден как церковная мышь, а как завелись денежки в кармане - сразу поостыл.
- Эх, и почему мы всегда кого-нибудь обвиняем в измене или воровстве? Нехорошо!.. - попрекнул тихий голос.
- Да чего вы его так защищаете?.. - спросил бас, с грохотом отодвинув стул.
- Защищаю, потому что достаточно наслышан о нем, - отвечал тихий голос. - У меня возит товары некий Высоцкий; он с голоду помирал, пока Вокульский не поставил его на ноги...
- На деньги, нажитые в Болгарии! Благотворитель!
- Другие, сударь мой, разбогатели за счет общественных фондов, и то ничего. Эх-хе-хе!
- Что ни говорите, это темная личность, - сказал в заключение астматик. - Мечется и за магазином не смотрит, ситчики ввозит, а теперь и дворянство, того и гляди, облапошит...
Тут половой подал им новые бутылки, а я потихоньку выскользнул из комнаты. В разговор я вмешиваться не стал, ибо, зная Стаха с малолетства, мог бы сказать им только два слова: "Подлецы вы!.."
И все это болтают в то самое время, когда я трепещу за его будущность, когда изо дня в день, вставая и ложась спать, я спрашиваю: "Что он делает? К чему? И что из этого получится?.." И все это болтают при мне, когда я только вчера видел собственными глазами, как стрелочник Высоцкий повалился ему в ноги, благодаря за перевод в Скерневицы и денежную помощь.
Простой человек, а какая честная душа! Привез с собою десятилетнего сынишку и, показав ему Вокульского, сказал:
- Смотри, Петрек, и запомни: этот барин - великий наш благодетель... Ежели он когда-нибудь скажет, чтобы ты руку дал себе за него отрубить, отруби, и тогда все равно не отблагодаришь еще за все его милости...
Или, к примеру, девушка, которая пишет ему из монастыря: "Я вспомнила одну молитву, которую знала в детстве, и буду молиться за вас..."
Вот вам простые люди и падшие женщины; разве не больше у них благородных чувств, чем у нас, лощеных господ, хоть мы и трезвоним по всему городу о своих добродетелях, в которые к тому же сами не верим? Правильно делает Стась, что интересуется судьбою этих несчастных, хотя... мог бы интересоваться ими не с такою горячностью...
Ох! Как не нравятся мне его новые знакомства...
Помню, в начале мая входит к нам в магазин какая-то неопределенная личность (рыжие бакенбарды и гадкие глаза) и, положив на конторку свою визитную карточку, говорит ломаным языком:
- Прошу вас передавать пан Вокульский, я буду сегодня семь часов.
И больше ничего. Посмотрел я на карточку, читаю: "Вильям Коллинз, учитель английского языка..." Что за комедия! Не станет же Вокульский учиться английскому?
Однако я все понял, прочитав на следующий день телеграммы... о покушении Геделя.