Кукла госпожи Барк

– Дорогая Эви, вы расстроены. Ведь вы же прекрасно знаете, что в арсенале диверсионной службы имеется тысяча и один способ уничтожения противника так, что ни одному следователю и не придет в голову, что человек погиб насильственной смертью. Изо всей этой тысячи способов мы применим только один, но зато это будет самый лучший, и тогда ваш подзащитный отправится к праотцам… И клянусь, если даже это будет грозить разоблачением, я все равно сделаю это. Это мое уже личное дело, – с нескрываемой ненавистью закончил Сайкс.

– В нашей работе не должно быть «личных дел», – холодно ответила Барк.

– Я не забывал этого правила, Эви, но мы оба в этой истории, кажется, допустили по одному… – он зло и многозначительно подчеркнул, – «личному делу».

– Господа, я не думаю, чтобы из-за такого пустяка стоило волноваться, – примиренчески сказал забинтованный человек. – Я тоже считаю этого полковника простоватым человеком. Я сужу по его окружению.

– Вы говорите о сержанте Сеоеве? – ехидно спросила Барк.

– Хотя бы о нем. Этот глупый верзила с дурацким характером и пудовыми кулаками не должен сотрудничать в таком деле. Это ясно, и если он все же работает в нем, это значит, что и его начальство стоит не намного выше его. Этот прямодушный и глупый гигант должен служить в артиллерии, а в мирное время выступать в цирке. Его чувства и мысли можно прочесть раньше, чем он выразит их языком.

– Однако вы не смогли их прочесть раньше, чем он высказал их при помощи кулаков, – вставила Барк.

– Моя дорогая Эви, он прав. Эти господа не стоят вашего мизинца. Вопрос об этих русских кончен, давайте поговорим… – сказал Сайкс. Вдруг он быстро шагнул к окну и так быстро откинул штору, что я едва успел отодвинуться. – Хороши и мы!!. – распахивая окно и вглядываясь в темную, непроглядную ночь, сказал он. – Ведем беседу при полуоткрытом окне.

Он закурил новую сигару спичка озарила его лицо. Расстояние до него было не более метра. Я ясно видел его характерное лицо с четким, словно вырубленным подбородком. Спичка еще горела, он швырнул ее левой рукой, и огонек, мигнув в воздухе, погас.

– Чудесная ночь, господа, – сказал он.

Кто-то подошел к окну. Присев на корточки, я еле держался на карнизе.

– Такие ночи продлятся еще с неделю. Потом появится луна и помешает вам посетить полковника! – продолжал Сайкс человеку, стоявшему возле него. – На этих днях он вылетает в Тифлис. Вы понимаете меня, господин Кожицин? – по-русски закончил он.

– Вполне! Я готов к визиту, – также по-русски ответил стоявший рядом человек.

– Превосходно. В первый раз вы посетили наших «друзей» в виде рабочего, во второй посетите, как говорят русские, в качестве ночного татя, – он рассмеялся. – А теперь закроем окно и продолжим нашу беседу.

Сайкс шумно захлопнул створки окна и наглухо затянул шторы. Тьма окутала меня. За садом смутно светили уличные фонари, где-то лаяла собака. Повиснув на руках, я спрыгнул вниз и осторожно пошел прежним путем. Спустя несколько минут я уже был на широкой улице, озаренной светом реклам.

Такси довезло меня до угла, отсюда я той же аллеей и через ту же калитку, не замеченный никем, вернулся домой.

Было больше одиннадцати часов. Я прошел к генералу и рассказал ему обо всем, услышанном мною.

О том, как спала эту ночь Зося, можно было понять с первого же взгляда. Она осунулась и производила впечатление человека, только что перенесшего болезнь.

– Что с вами, Зосенька? – нарочито весело спросил я, как только на звонок швейцара девушка спустилась в вестибюль.

– Здравствуйте, пан полковник, – приседая и в то же время напряженно вглядываясь в меня, сказала она.

– Здравствуйте, здравствуйте, красавица, я заехал справиться о здоровье госпожи Барк.

– Благодарю вас. Все благополучно, мадам просит вас навестить ее.

– Скажите моему шоферу, – обратился я к крутившемуся возле нас швейцару, – что он может возвращаться домой.

– Слушаюсь, ваше превосходительство! – засуетился швейцар, исчезая за дверью.

– Зосенька! – тихо шепнул я. – Все хорошо, кроме вашего вида.

Она быстро глянула на меня и, пропуская вперед, также тихо сказала:

– Да?

Я засмеялся, кивнул головой и так быстро взбежал по лестнице, что она едва догнала меня.

– Вероятно, вы хороший гимнаст? – спросила она, переводя дыхание.

– О да! Особенно же люблю бег и прыжки, это развивает легкие, – сказал я, видя, как порозовели щечки девушки.

Госпожа Барк все еще была бледна, а темные, чуть намечавшиеся круги под глазами говорили о том, что бедная женщина тяжело переносит серьезные приступы сердечной болезни.

Я участливо спросил о ее здоровье, в душе восторгаясь ее искусным гримом и еще более искусной игрой.

– Ах, дорогой друг, вы позволите мне называть вас так? – слабо и томно спросила она.

– Ну конечно! – ответил я.

– У меня вчера вновь был острый приступ болезни. Я еще несколько слаба и приму вас полулежа, – откидываясь на софу и указывая рукой на место возле себя, продолжала она. – Вчера весь вечер я была как в тумане. Голова словно налита свинцом, не хватало воздуха, и врач, посетивший меня вечером, предложил абсолютный покой.