Кукла на троне

Марк не знал, почему так вышло, но после чтения письма в его мозгу всплыла одна из дедовых сказок. И все вертелась, вертелась, затеняя остальные мысли.

«– Что ты здесь делаешь?

– Я – твоя пташка.

– Ты пташка? Тогда спой соловьем!

Девушка спела: вышло скверно, непохоже…»

* * *

Когда Дед подписал сопроводительный лист, люди приарха покинули гостиницу. В комнате остались двое: мужчина лет пятидесяти с роскошными усищами и девчушка лет семи с большими тревожными глазами. Их привели в порядок для передачи: вымыли и переодели. Но это не скрыло ссадин и синяков на лице мужчины, оставшихся, очевидно, от допросов.

– Тебя зовут Крошка Джи? – спросил Марк, потеребив волосы девочки.

Она отдернулась и покосилась на усача. Тот едва заметно кивнул, и лишь тогда девочка ответила:

– Да.

– Хочешь кушать?

Она облизнулась.

– Конечно, хочешь. Внучок, закажи ей чего-нибудь. А мы пока потолкуем с Парочкой. Ведь тебя зовут Парочка, не так ли?

Усач невесело усмехнулся:

– Зачем спрашивать, коли сам знаешь? А если не знаешь, спроси своего друга – судью…

Дед перебил его:

– На Западе говорят: «Течет река, скачет конь». Это значит: все на свете меняется. Ты знал меня судьей, но я давно ушел от дел, и имени прежнего больше не ношу. Теперь меня зовут просто Дед.

– Дед?.. – удивился Парочка.

– Дед-судья? – переспросила девчушка.

– Я знавал на своем веку четырех судий, – ответил ей усач. – Справедливым среди них был только один: тот, что перед нами. Жаль, что он ушел в отставку, очень жаль.

– Он судил тебя?

– Да, Крошка.

– За то, что ты пират?

– Вроде того.

– И меня будут судить, когда стану пираткой?

– Только если попадешься, милая. Но ты старайся не попадаться.

Марк не прерывал их болтовню – надеялся что-нибудь почерпнуть. И кое-что таки уловил. Сказал Парочке:

– Крошка очень доверяет тебе. Прямо как родному отцу, или, по меньшей мере, как приемному. Полагаю, на то есть причина…

– Отчего бы не доверять честному часовщику? – ухмыльнулся усач.

– Ты спас ее от смерти, не так ли? В «Джеке Баклере» должны были погибнуть все, но выжил ты – и она.

Марк увидел то, что ожидал: тень испуга на обоих лицах. Крошка прижалась к Парочке, ухватив ручонками за локоть. Усач заговорил:

– Вы, законники, наверное, сами никогда не варились в своем котле. Не пробовали на собственных шкурах, что оно такое: следствие, суд, каторга. Коль желаете знать, я вам скажу: самое паскудное дело – следствие. Казалось бы: пока ты под следствием, вина твоя не доказана, а значит, отношение должно быть как к доброму и честному парню. Ан нет. Именно при следствии тебя пинают хуже всего. Все жилы вымотают, все кости переломают – лишь бы признался. На каторге у тебя есть свое место: ты – каторжник. Место незавидное, но понятное и законное, тебя с него никто уже не сгонит. Так же и на суде: там ты – обвиняемый, и владеешь всеми правами, какие обвиняемому полагаются. Но при следствии для всяких сыщиков и дознавателей ты – никто. Эти псы так измываются, что словами не опишешь.

– Весьма больно слышать о несправедливости, – покачал головой Дед. – Но есть ли причина, по которой ты сейчас заговорил об этом?

– Я вел к тому, что, вырвавшись из городской темницы, сильно воспрял духом. В рудник меня везут аль на галеру – было все едино: и там, и там жить можно. Потом меня свели в одной карете с Крошкой Джи, и я обрадовался еще больше. Приятно было увидеть невинное дитя живым-здоровым, парой слов перемолвиться. А потом привели нас в роскошную гостиницу, завели в покои и поставили перед тобой, судья. Тут-то я и вовсе возликовал: уж всяко ты справедливей приговор вынесешь, чем злые альмерские собаки. Но вот теперь…

Усач перевел холодный, опасный взгляд на Марка.

– Теперь ты помянул «Джека Баклера», и я подумал: не рано ли обрадовался? Не готовите ли вы нам с Крошкой яму глубже, чем любой рудник? Коль не хотите лгать невинному ребенку и быть последними подлецами изо всей следственной своры, то ответьте честно: зачем мы вам?

Ворон улыбнулся самою доброй из своих улыбок.

– Раз уж ты так вежливо и мило спрашиваешь, то я мог бы дать столь же ласковый ответ. Мог бы сказать для начала – со всей вежливостью – что вряд ли стоит называть подлецами тех парней, в чьем обществе тебе предстоит долгая дорога на север. Потом посоветовал бы нежненько, чтобы ты не прикрывался невинным ребеночком, ведь с Крошкой один разговор, а с тобой – совершенно особый. А затем я отметил бы, Инжи Прайс по прозвищу Парочка, что никакой ты не подследственный, а убийца и беглый каторжник, и вина твоя ясно доказана, и по закону будущее не сулит тебе ничего более радужного, чем виселица. Словом, я в самых выразительных чертах убедил бы тебя считать милостью богов каждый час, когда ты жив и тебя не бьют.

Марк наклонился к Парочке и вкрадчиво добавил: