Кукла на троне

– Вы все знаете?.. – выдохнула Мира.

– В девушке должна быть загадка, потому я не знаю о вас двух вещей: где вы нашли Лейлу Тальмир, и в какой пропорции разбавляете ордж водой?

– Я пью чистый, – сказала Мира.

– Какая гадость, – поморщился герцог.

Не сговариваясь, они подняли кубки.

– Не посмею тянуться к вам через этичный простор подоконника, – герцог звякнул кубком об оконное стекло. – Ваше здоровье, императрица.

Мира не сдержалась:

– Ваше здоровье, лорд-неженка.

Они выпили, и Ориджин стал картинно сокрушаться: «Каак? Откудаа?! Моя величайшая тайна!..» Мира заверила, что величайшую тайну герцога моряки столицы узнали от северных моряков, а торгаши – от моряков столицы, а дворцовые слуги – от торгашей, а первая фрейлина – от дворцовых слуг… Ориджин схватился за сердце: «Я не смогу жить с этим позором! Осталось только насмерть отравиться чистым орджем…» Он немедленно приступил к выполнению задуманного: хватил треть кубка одним залпом и принялся задыхаться. Мира позволила себе сдержанную улыбку.

– Милорд, если в ваших планах скорая смерть, то прошу поспешить с признаниями.

– Какими, ваше величество?

– Наша беседа начиналась с череды любопытных откровений. Я жажду продолжения.

– Совершенно не возьму в толк!..

– Зачем вы просили меня пощадить отъявленных головорезов? В этом тоже был потаенный смысл?

– Я уповал на то, что в пику мне вы оставите их за решеткой. И тогда я смогу предложить им свободу в обмен на опасную службу.

– Какую службу, милорд?

– Дайте простор фантазии, ваше величество.

Она стала угадывать. Версии выходили одна глупей другой. Заключенные должны злобить собак леди Аланис? Отпугивать шиммерийцев от дворцовых запасов вина? Играть медведей и шаванов в новой пьесе о победах Агаты?.. Ориджин беззаботно смеялся. Мира чувствовала коварное очарование этого человека. Строго сказала себе: не поддавайся, отвлекись. Отрезвилась неприятным вопросом:

– Зачем вы унизили меня в театре?

– Представьте: я этого не делал. Лиам Шелье действовал по собственному почину – по душевному наитию, так сказать. Я и допустить не мог, что он напьется как свинья, а затем решит побеседовать с императрицей.

– Не вы спровоцировали его?

– Боги, конечно, нет!

– Но почему в письме высказались так, будто это ваша задумка?!

Эрвин рассмеялся.

– Я поддерживал свою репутацию. Как сказала бы матушка, следовал образу. Вы видите во мне хитрого мерзавца, половина двора видит во мне хитрого мерзавца… Мог ли я допустить, чтобы такая замечательная мерзость, как сцена в театре, случилась без моего участия?

– Вы… вы…

Вместо ответа Мира только звякнула кубком о стекло. На душе становилось все теплее и, как ни странно, спокойнее. От слов герцога жизнь начинала казаться светлой приятной забавой, а любая печаль – глупостью, высосанной из пальца.

Не поддавайся, Минерва!

– Зачем вы требовали помилования для Сибил Нортвуд?

– В данном случае я не лгал. Нортвуд превращается в обитель хаоса. Клыкастый Рыцарь способен управлять лишь двумя сущностями: конем и топором. Графство под его властью скоро станет гнездом дикарей, как западные степи.

– А вам хочется, чтобы им управляла ваша марионетка.

Он пожал плечами:

– Почему нет? Леди Сибил прекрасно подошла бы: достаточно умна, чтобы править землею, но недостаточно – чтобы обхитрить меня.

Мира могла бы сказать о своей ненависти к Сибил, о погибшем отце и желании мести. Но сейчас не хотелось впускать в душу мрак воспоминаний. Мира наслаждалась светом.

– Однако леди-медведица бесследно исчезла?

– Совершенно бесследно. Что даже странно как для такой видной леди. Я думаю, ее прихватил в качестве прощального приза майор Бэкфилд. Беда в том, что и сам Бэкфилд пропал неведомо куда… И вот плачевный результат: приходится мириться с Крейгом Нортвудом – этим громогласным дикарем, мечтою незрелых девиц.

Мира повела бровью:

– Меж тем, вы сделали его главнокомандующим. Вняли мольбам какой-нибудь незрелой девицы? Или думаете, ответственность изменит Крейга к лучшему?

– Его ничто не изменит, кроме могилы, – с досадой ответил Эрвин. – Крейг вынудил меня на это назначение.

– Вынудил?..

Улыбка герцога стала какой-то наигранной, вымученной.