Кукла на цепи. Одиссея крейсера «Улисс»

При виде этого зрелища Николлс не стал тратить времени на осмотр четвертой башни и обугленных трупов в обгоревшем фюзеляже «кондора».

Торопливо вскарабкавшись по крутым ступенькам скобтрапа на площадку третьей башни и обойдя ее с задней стороны, он попытался открыть дверь. Но сделать это ему не удалось: задрайки не то прихватило морозом, не то перекосило взрывом. Джонни огляделся вокруг в поисках какого–нибудь рычага, но, завидев Дойла, отступил в сторону. Худощавый бородатый моряк — дымящаяся канадка, сосредоточенное выражение лица — приближался, держа в руках кувалду. После нескольких сильных и метких ударов (внутри гулкой башни грохот, должно быть, невыносим, подумал Николлс) дверь подалась. Дойл привязал ее, чтобы она не качалась, и шагнул в сторону, пропуская лейтенанта.

Николлс влез внутрь башни. Что им теперь за дело до нашей суеты, с горечью подумал молодой офицер. Все до единого в башне были мертвы. Старший унтер–офицер Ивенс сидел, выпрямившись на своем сиденье, — он и после смерти, казалось, оставался таким же твердым и решительным, каким был в жизни. Рядом с ним лежал Фостер — смелый, вспыльчивый капитан морской пехоты. Смерть застала его врасплох. Остальные сидели или лежали, находясь на своих боевых постах, с первого взгляда совершенно невредимые. Лишь кое у кого из уголка рта или из уха сбегала струйка крови. На морозе кровь уже застыла: пламя, бушевавшее на палубе, относило ветром к корме, и оно не касалось брони орудийной башни. Удар, очевидно, был страшен, смерть — мгновенна. Сделав усилие, Николлс наклонился над убитым телефонистом, осторожно снял с него наушники и микрофон и вызвал мостик.

Трубку снял сам командир. Выслушав донесение, он повернулся к Тэрнеру.

У него был вид старого, придавленного несчастьем человека.

— Лейтенант Николлс докладывал, — произнес Вэллери. Несмотря на усилие казаться спокойным, ужас и боль застыли в каждой морщине его худого, изможденного лица. — Четвертая башня разбита. В живых не осталось никого.

Третья башня с виду цела, но все, кто находился внутри, погибли. По словам лейтенанта, причина гибели — удар взрывной волны. Пожар в кормовом кубрике до сих пор не погашен… Ну, в чем дело, дружище?

— Докладывают из орудийного погреба четвертой башни, сэр, — неуверенно проговорил матрос. — Артиллерийского офицера просят к аппарату.

— Скажите, что его нет, — коротко ответил Вэллери. — У нас нет времени… — Умолкнув на полуслове, он резко вскинул глаза на связного. — Вы сказали, погреб четвертой башни? Дайте–ка мне трубку.

Взяв телефонную трубку, он откинул назад капюшон канадки.

— Орудийный погреб? У аппарата командир корабля. В чем дело?.. Что, что?.. Отвечай же, приятель, я ничего не слышу… Вот дьявольщина! — Вэллери круто повернулся к старшему торпедному электрику, находившемуся на мостике.

— Попрошу переключить телефон на усилитель, а то ни черта не слышно… Ага, теперь совсем другое дело.

Динамик над штурманской рубкой ожил. Он звучал как–то хрипло, гортанно, вдвойне неразборчиво из–за сильного шотландского акцента говорившего.

— А теперь слышите? — прогудело в динамике.

— Слышу, — гулко отозвался голос самого Вэллери, усиленный громкоговорителем. — Это Мак–Куэйтер, не так ли?

— Так точно, сэр. Неужто узнали? — В голосе юного матроса прозвучало откровенное изумление. Несмотря на усталость и подавленное состояние, Вэллери не смог удержаться от улыбки.

— Это сейчас не имеет значения, Мак–Куэйтер. Кто там у вас за старшего, Гардинер?

— Так точно, сэр. Он самый.

— Попросите его к телефону, хорошо?

— Не могу, сэр. Убит он.

— Убит! — недоверчиво воскликнул Вэллери. — Вы сказали, он убит, Мак–Куэйтер?

— Ну да. И не только он. — Голос юноши звучал почти сердито, но ухо Вэляери уловило едва заметную дрожь. — Меня самого шарахнуло, но теперь со мной все в порядке.

Вэллери подождал, когда у юноши прекратится приступ хриплого, надрывного кашля.

— Но… но что же произошло?

— Почем я знаю?.. Виноват, не могу знать, сэр. Грохот страшный раздался, а потом… Что потом было, хоть убей, не помню… У Гардинера весь рот в крови.

— Сколько… сколько вас там осталось?

— Баркер, Уильямсон и я еще. Только мы одни. Никого больше.

— Ну и… Как они себя чувствуют, Мак–Куэйтер?

— Оии в порядке. Вот только Баркер считает, что ему каюк. Очень уж он плох. У него, похоже, чердак поехал.

— Что, что?

— Свихнулся он, говорю, — терпеливо объяснял Мак–Куэйтер. — Умом тронулся. Какую–то чепуху мелет. Дескать, скоро предстанет перед Творцом, а совесть у него нечистая. Всю жизнь, говорит, только и знал, что обманывал ближнего.

Вэллери услышал, как Тэрнер фыркнул, и тут вспомнил, что Баркер заведовал корабельной лавкой.

— Уильямсон заряды в стеллажи укладывает. А то вся палуба завалена этими хреновинами.

— Мак–Куэйтер! — резко проговорил Вэллери, по привычке одергивая матроса.

— Виноват, сэр. Забылся… А что теперь нам делать?

— То есть как что делать? — нетерпеливо переспросил Вэллери.

— Как быть с погребом? Коробка горит, что ли? Здесь жара страшная. Хуже, чем у нечистого в пекле!