— Возможно. А может быть и так, что после фуккацу перерожденец не явился к нам с заявлением. Кому охота примерять на себя тело гнусного насильника? Носить его до смерти, чтобы на улице пальцами вслед тыкали? Переродился в теле Имори да и сбежал из города, подальше от злых языков. Многие бы не поверили в фуккацу, решили бы, что таким образом гадёныш Имори пытается уйти от позора. Проходу бы не дали, уверяю вас. Так что версию о побеге я бы не стал отвергать. Что скажете, Рэйден-сан?
— Он мёртв, — с уверенностью откликнулся я. — Кояма Имори мёртв, в этом у меня нет сомнений. Он умер первым, если не считать банщицу Юко.
Я говорил чистую правду. Во-первых, мог ли я соврать начальству? Я, живое воплощение долга? Пожалуй, мог, но не сейчас. Во-вторых, я действительно не сомневался в смерти красавчика Имори. Меня мучил целый рой сомнений, язвил, толкал к безумным действиям и опрометчивым поступкам. Но эти назойливые сомнения были совсем иного толка.
— Хорошенькое дело, — господин Сэки подцепил палочками кусок щупальца. Есть не стал, держал просто так, рассматривал. Казалось, он держит не осьминога, а покойницу-Юко, выловленную из миски. — Мёртвая банщица, одержимая местью, провоцирует самураев на смертельные схватки из ревности. Злобный онрё разгуливает по Акаяме, утоляя свою неистовую жажду. Фуккацу следует за фуккацу, а мы только сейчас понимаем, с чем имеем дело. Великий будда! Как же не вовремя скончался дознаватель Абэ…
Все опять уставились на меня, словно это я был повинен в кончине чахоточного Абэ.
— И как же вовремя вы, Окада-сан, послали этого самурая с его заявлением к господину Рэйдену! Кто другой мог бы и закрыть дело без лишних хлопот. Оформил бы грамоту, и ладно…
Я вертелся под их взглядами, как на иголках.
— Выпейте саке, Рэйден-сан, — предложил секретарь.
— Возьмите ещё лапши, — добавил Фудо.
— И осьминога, — вмешался старший дознаватель. — Может, хотите чаю?
Ещё миг, и я пал бы перед ними ниц. Повинился в том, о чём умалчивал; поделился догадками и предположениями. Признался бы, что собираюсь делать, чем готов рискнуть. Я бы пал, повинился, но мне не дали.
— Идите в Вакаикуса, — приказал Сэки Осаму, возвращая себе прежний строгий облик, не располагающий к лишней откровенности. — Расскажите всё настоятелю Иссэну. Повторяю: всё, не упуская ни единой мелочи. Передайте мою просьбу сделать всё возможное, чтобы мстительный дух упокоился с миром. Вознаграждение за обряды я отошлю в храм. Если святой Иссэн пойдёт нам навстречу — поступайте в его распоряжение, проводите на кладбище и укажите место захоронения вредоносной банщицы. Дальше поступайте сообразно обстоятельствам.
— Да, Сэки-сан! Слушаюсь!
— Пусть Рэйден-сан доест лапшу, — заикнулся было секретарь. — Вон ещё сколько соуса…
Думаете, господин Сэки снизошёл?
— Немедленно! — рявкнул он. — Выполняйте!
И добавил, когда я уже стоял в дверях:
— Рэйден-сан, мне доложили, что вас сегодня видели выходящим из театра, расположенного на улице Кобаяси. Что вы там делали, скажите на милость? Ранее вы не были замечены в пристрастии к сценическому искусству. Учитывая, что представления даются вечером, а вы посещали театр в первой половине дня… Это как-то связано с вашим расследованием? Вы о чём-то умалчиваете, да? Вы помните, чем обычно заканчивается ваша самодеятельность?
Я высокомерно задрал подбородок:
— О, Тикамацу Мондзаэмон!
— Что? — глаза господина Сэки полезли на лоб.
— В театре, Сэки-сан, я видел «Ночную песню погонщика Ёсаку из Тамба» за авторством блистательного Тикамацу Мондзаэмона. Представление? Вечером? Зачем мне представление, если небеса подарили мне возможность наблюдать за репетицией великого Кохэку?! «И негде сменить нам усталых коней!» Он играл роль Коман, служанки из придорожной харчевни.
Вспомнив наставления актёра, я всплеснул руками:
— Это было восхитительно!
— Рэйден-сан, да вы знаток! — ахнул секретарь Окада.
— Знаток, — согласился архивариус Фудо.
Господин Сэки промолчал.
3
«Недостойному монаху требуется храм-замóк»
— Да, — сказал настоятель Иссэн. — Это здесь.
Старый монах топтался на месте, на том самом месте, где Сакаи Рокеро вчера расшиб лоб. Год назад, будучи пьяным и очарованным, Сакаи счёл это место благополучным домом, где его ждут неземные наслаждения. Кое-что его действительно ждало — ревность, ярость, чужие пальцы на горле.
Эти пальцы Сакаи Рокеро сейчас называл своими.
— Никаких сомнений, — бормотал старик. — Я чувствую присутствие онрё. Здесь всё пропитано местью. Неутолённая страсть, гнев, злоба — у меня голова болит от бурления чувств. Вы умница, Рэйден-сан. Как хорошо, что вы не забросили следствие! Эта могила нуждается в погребальных обрядах, как умирающий от жажды — в глотке воды.
Монах наклонился, поднял чью-то ритуальную дощечку с верхушкой в виде пятиярусной пагоды. Взмахнул, словно веером: