Кукла-талисман

Хранить нож, каким перерезала себе горло Масако, на семейном алтаре? Клан сделал это. Хранить меч, которым вы свели счёты с жизнью, на том же алтаре? Клан сделал это. Амулеты появились позже: по всей видимости, монахи обители То-дзи разобрались в происходящем не хуже меня, но сочли за благо промолчать. Они просто одарили семью Хасимото, живущую в прóклятой усадьбе, оберегами от дурных снов.

Пока вы, Масако-ками, в облике ножа лежали на алтаре, под охраной духов предков и духа вашего мужа, наведённые вами сны были раздражающи, тревожны, но безопасны — они не толкали людей на самоубийство. Но как только вы освободились из-под стражи и повисли на шее у молодой жены Ансэя; как только пылкий юноша променял семейный амулет на любовный…

Ваши сны стали убивать не хуже ножа, всаженного под рёбра.

Киннай-ками, вы боролись с женой, как могли. Останься Масако на алтаре, и вы сумели бы достичь большего. Но и так вы бились до конца, доказывая, что не только меч, как говорили в древности, душа самурая, но и душа самурая — закалённый клинок. Вы заставляли себя падать с подставки, будя весь дом; изворачивались в руке праправнука, не позволяя Ансэю нанести себе смертельную рану; понуждали меч рубить, колоть и рассекать, не задевая моего тела. Я нарочно взял меч с собой в спальню, желая убедиться в том, что вы не враг, а защитник, что вы не позволите своему потомку убить меня — в противном случае Ансэй низвергся бы в ад на радость Масако-ками, а я воскрес бы в теле Ансэя, заявив о фуккацу.

Представляю лицо господина Сэки, выслушивающего мой доклад! Лицо господина Цугавы я тоже представляю.

Масако-ками, Киннай-ками, я испытываю чувства, какие сложно назвать по имени. Но восхищение — в этом у меня нет сомнений. Ваш бой закончен; ваш бой продлится вечно. Во всяком случае, пока нож и меч лежат на алтаре, вы, Масако-ками, будете рваться на свободу из-под охраны мужа и его предков, а вы, Киннай-ками, будете сторожить жену без отдыха и сна.

Не знаю, как выглядит ад. Но догадываюсь.

— Я заслуживаю смерти…

Что это? Кто это?!

4 Смех Дзидзо

Он вошёл в главную залу, прижимая к животу какой-то свёрток. Сделал несколько шагов в алтарю, развернул циновку, которую принёс с собой, постелил, опустился на колени. Ткнулся лбом в пол, выпрямился:

— Я виноват. Я воистину заслуживаю смерти.

Хасимото Ансэй, единственный сын господина Цугавы. Спокойный, строгий, холодный; весь словно клинок, обнажённый для схватки. Нижнее белое кимоно Ансэй носил так, словно это был наряд из узорчатой парчи. Таким я его ещё не видел: больше похожим на сурового прапрадеда, каким тот явился в моём воображении, чем на избалованного юнца, знакомого мне по первому посещению усадьбы.

Меня он не заметил: я сидел без движения в дальнем тёмном углу, у него за спиной, готовый в любой момент сорваться с места.

— Я знаю, что мне снилось. Я видел подвиг моего предка.

Белая тень поднялась, приблизилась к алтарю. Взяла меч с подставки, обнажила, вернулась на циновку. Ножны остались на алтаре. Я превратился в стрелу на туго натянутой тетиве. Если это то, о чём я думаю — едва он отведёт меч для удара, я пролечу расстояние, разделяющее нас, и упаду ему на спину, отбирая оружие. Возможно, мне удастся сделать это без схватки; если нет, повторится наш недавний бой, и пусть удача будет на моей стороне.

Мешать самураю, когда он решается на самоубийство — самое недостойное дело из всех, какие только можно вообразить. Неподобающее поведение, да? Ничего, перетерпим. Правительственного наказания за это нет, служебного — тоже. Семья Хасимото вряд ли захочет мне мстить за спасение сына господина Цугавы, а чужие порицания и упрёки я снесу. В первый раз, что ли?

Неслыханная дерзость, немыслимая глупость…

— Этот бой в лесу, с разбойниками…

Он что, опять видит сон? Это невозможно!

— Прежде кошмары выветривались у меня из памяти, едва я просыпался. Но в этот раз я запомнил всё до мельчайших подробностей! Горе мне! Я предпочёл бы и дальше пребывать в неведеньи…

Во-первых, речь Ансэя вполне разумна, да и на спящего он не похож. Во-вторых, Масако-ками возлежит на алтаре, под охраной, а на шее Ансэя, когда он вошёл, я заметил амулет. Уверен, это обычный амулет, который здесь носят все, а не злополучный любовный талисман. Я лично предупредил хозяина усадьбы, чтобы его у Ансэя отобрали, вернув на место оберег правильный, с благопожеланием и добрым богом Дзидзо.

— О Киннай-сáма!

Ансэй обращался к прадеду, демонстрируя крайнюю степень уважения. Так священнослужитель величает божество, так слуга взывает к господину, так в официальном письме низший обращается к высшему.

— Досточтимый предок мой, образец самурая! Судьба поставила перед вами выбор, одна мысль о котором вгоняет меня, недостойного, в дрожь. Следуя пути воина, всецело отдавшись служению, вы бросились спасать господина, оставив жену в беде. Ваш поступок всегда будет путеводной звездой для истинных самураев. Мне стыдно признаться, но я не таков…

Что он говорит? В чём винит себя?!