Кукла в волнах (СИ)

— Болтают, на какой-то официантке из летной столовой. Я, правда, в это не поверил, говорю им: «Что-что, а Лихачев парень с головой. Зачем ему официантки? Еще скажете, что собрался жениться на «Пепси-коле». Но сам понимаешь, дыма без огня не бывает. Или у тебя что-то серьезное?

— Да так… — замялся я, — ничего особенного.

Я соврал Крутову, не собираясь посвящать его в свои отношения с Илоной. Но как об этом узнали в Азовске? Совершенно непонятно!

— А от кого пошли все эти сплетни обо мне? — поинтересовался я у замполита батальона.

— Официантки болтают между собой. Ты же знаешь, для них выйти замуж за офицера — это как для золушки получить шанс. Любой из таких счастливиц страшно завидуют. Но, между нами, я надеюсь, ты знаешь, что почти все они бляди? Одна половина спит с летчиками и техниками, другая — с солдатами. Мужику-то ведь что главное? Урвать своё! Зачем ему связываться с потаскушками, которых поимел весь гарнизон? Вот они и переходят из рук в руки. Как переходящее знамя, — Крутов хмыкнул, ему понравилось это сравнение, — ладно, заболтался я. Смотри, держи ухо востро! А Терновому передай — пусть собирается.

Разговор прервался, я положил трубку на телефонный аппарат. Признаться, разговоры о женитьбе были мне совсем не нужны. Илона нравилась но… Здесь много всяких «но». Любовь с моей стороны к ней так и не возникла. Привязанность, симпатия, это да, но не любовь. Да и о женитьбе, честно говоря, пока не думалось.

Судьба сама должна была всё сделать за меня — так безапелляционно решил я. Не буду её подталкивать, несмотря на пример с Наполеоном, о котором мне говорил Сергей Николаевич.

О нашем замысле с Волчатниковым я доложил майору Шахно. Он только усмехнулся, произнеся: «Ну-ну!», тоном человека глубоко сомневающегося в удачном исходе чьей-то затеи. А в отношении Тернового он посочувствовал: «Жалко парня, но ничего не попишешь. Возмущение в армии выражается, сам знаешь как — шевелением пальцев на ногах».

Терновой, которого я нашел в автопарке, выслушал новость о своём переводе довольно равнодушно, по крайней мере, внешне, он только сплюнул под ноги. А когда я спросил его о Наташе, то криво ухмыльнулся, ответил расхожей пошловатой шуткой: «Между нами всё порвано — сказала одна нога другой».

Вскоре я увидел и Наталью, которая пришла в автопарк с заплаканными припухшими глазами — новости у нас распространяются быстро. Она не стала подходить к Сергею, лишь при взгляде на него её лицо накрыла тень, она нахмурилась и ушла в свою комнату в домике автопарка.

Предупредив Гуторина, что возьму одну из КПМок и буду находиться возле пункта управления инженерно-авиационным обеспечением, я выехал на полёты. Машина, на которой я подъехал к дежурному инженеру, обычно всегда выделялась для обеспечения летных смен и потому не могла вызвать подозрений. Водителю я разрешил выйти из кабины. Он улегся возле левого колеса на пожелтевшей траве, положив под голову пилотку.

На центральной стоянке уже стояли зачехленные самолеты эскадрильи, летавшие во вторую смену. В воздухе еще осталось несколько «Сушек».

Из домика дежурного инженера неожиданно появился Волчатников, которого я ожидал увидеть со стороны КДП, и с ним один из инженеров эскадрильи. Это был чернявый мужчина, довольно высокого роста, с большим горбатым носом. Наверное, из армян или грузин. Они забрались в кабину и сели рядом со мной, а я передвинулся на пустое место водителя.

— Смотри, Вахтанг, внимательно, — сказал Волчатников, обращаясь к инженеру, — сейчас будет садиться последняя тройка.

— У меня глаз зоркий, как у орла, — с кавказским акцентом сказал Вахтанг, — всё, что нужно увидим Серёжа.

Затем, обращаясь ко мне, Волчатников сказал:

— Витя, давай выйдем на минуту. Ты извини нас, Вахтанг, мы немного посекретничаем.

Недоумевая, что за секреты у комэски, я спрыгнул с подножки автомобиля и обошел его спереди. Мы отошли в сторону.

— Знаешь, Виктор, — сказал Волчатников, заговорщицки понизив голос, — мне, конечно, неведомо, кто творит эти дела, но догадываюсь почему. Короче, мне сказали, что у поврежденных самолетов, после того как их ремонтировали в ТЭЧ, кое-что пропадало. Ты, знаешь, что в каждом катапультируемом кресле устанавливается НАЗ?

— НАЗ? — переспросил я, смутно что-то припоминая.

— Ну да, НАЗ — «носимый аварийный запас», необходимый летчику в случае катапультирования в неизвестном районе. Туда, помимо питания и передатчика входит медицинская аптечка.

— Ну и что? Эти аптечки украли что ли?

— Не совсем так. В последнее время их, по опыту войны в Афганистане, стали комплектовать «промедолом», как мне объяснили ребята, это обезболивающее лекарство в шприц-тюбике. Допустим, ранили кого-то, через одежду вкатываешь ему «промедол» и человек избегает болевого шока. Пока все понятно?

— Вроде бы. Вы хотите сказать, что он кому-то понадобился? Для уколов? — посыпался из меня град вопросов.

— Самое главное я тебе не сказал, — Волчатников смотрел на меня, ожидая реакции на сказанное, — «промедол» это почти что наркотик, действующий как морфий.