Кукла затворника

Она снова приподняла голову и оглядела себя. Нет, она не голая. Трусы и майка на ней имелись. Трусы ее, майка чужая. Хлопковая, с оборками из шитья и бантиком на груди. Сказала бы, детская, если бы не размер. То есть ее раздели, но не донага, затем облачили в майку для ретронимфетки… Зачем? Что за извращение, переодевать женщину и… красить ей ногти на ногах? Только сейчас Наташа заметила, что у нее появился педикюр. Такой же розовый, как майка. Перламутровый. Она редко красила на ногах ногти, но если и делала это, то покрывала их нейтральным бежевым лаком.

У Наташи были детские ступни. Пухленькие, маленькие, с аккуратными пальчиками. Гондольер приходил от них восторг и целовал каждый, проговаривая какую-то итальянскую считалку. А ее круглые пятки прикладывал к своему лицу. Наверное, он был фут-фетишистом. Наташа слышала о таких: они млеют от женских ножек…

И ее похитил один из них?

Если так, то не страшно.

Или не страшно, потому что она под действием препарата?

Но ее не изнасиловали, не изуродовали, не избили. А приодели и сделали педикюр.

Глаза слипались. И Наташа смежила веки. Едва она это сделала, как ее обволокло туманом, и девушка растворилась в нем…

Сознание к Наташе вернулось, когда она услышала шаги. Хотелось открыть глаза, теперь бы у нее это получилось с первого раза, но она сдержала свой порыв. Не надо показывать, что проснулась.

— Моя куколка, — услышала она шепот. — Красавица Маша.

Маша? Ее с кем-то перепутали?

Она почувствовала руки на своих плечах. Наташу приподняли и посадили. Затем опустили ее ноги на пол. Прикосновения не были грубыми, скорее нежными. Наташа подумала на секунду, что ее похитила женщина, но когда чуть приоткрыла глаза, увидела волосатую мужскую руку в массивных перстнях.

— Растрепалась, пока спала, — продолжил ворковать мужчина. — Сейчас я причешу тебя, переодену и будем кушать.

Да, есть Наташе хотелось, несмотря на тошноту. Она привыкла регулярно питаться, три, четыре раза в день, но что-то подсказывает ей, что в гараже (она увидела яму в полу, над ней ставят авто, чтобы его чинить) пленница провела часов шестнадцать.

«Я что, не писала все это время? — поразилась Наташа. — Или под себя? Пакость какая…»

Мысли оборвались, когда ее волос коснулась расческа. Наташа обожала массаж головы. Готова была мурлыкать, когда в парикмахерской ей мыли голову. И тут не сдержалась, сладко вздохнула.

— Машенька просыпается? — услышала она. — Пора, пора…

Значит, можно открывать глаза? Но тогда она увидит своего похитителя. И это не сулит ничего хорошего. Если преступник показывает жертве свое лицо, то он намеревается ее убить.

— Не бойся, я не причиню тебе вреда, — как будто прочел ее мысли похититель. — Я только поиграю с тобой, моя куколка.

И Наташа открыла глаза. Медленно, будто только что очнулась.

— Кто ты? — просипела она. Нормально говорить не могла — в горле стоял комок.

— Карабас Барабас, — ответили ей.

Он на самом деле походил на героя сказки о Буратино. Борода, шляпа с высокой тульей, из-под которой выбиваются сальные кудри, брови-щетки. Все это было бутафорией. Волосы искусственные и на лице, и на голове. Накладной живот под атласной рубахой и камзолом. Единственное, что не соответствовало образу, так это маленькие темные очки, как у кота Базилио. Похититель маскировался.

— Пить хочешь? — Наталья кивнула. — Держи. — И сунул ей в рот трубочку, торчащую из коробки с соком.

Выдув весь, Наташа проговорила:

— Я не Маша.

Карабас качнул головой — не согласился.

— Меня зовут Наталья. Фамилия Щипанова.

— Знаю. Но для меня ты Маша. Это имя идет тебе больше.

Он наклонился к спортивной сумке, стоящей на полу. Наташа напряглась. Что он достанет из нее? Может все, что угодно. Ему не нравится ее имя, и Карабас дал ей другое. Это безобидно. Как в народе говорят: «Хоть горшком назови, только в печь не ставь!» Но вдруг его не устраивают… ее пальцы на руках? Они тоже маленькие и пухлые, как на ногах, но не умилительные. Поэтому он не накрасил на них ногти…

Наташа не успела целиком отдаться панике, потому что увидела слюнявчик. Такие вешают детишкам на грудь перед кормлением.

— На ужин у нас вкуснятина, — сообщил Барабас. — Пюре из моркови и яблок. От него твои щечки станут еще розовее.

Он повязал ей слюнявчик и стал кормить с ложки. Наташа ела. Она решила быть послушной. Пока она слаба и ничем не может себе помочь. Подкрепится, отоспится и начнет действовать. Хотя бы колотить в железную дверь и орать. Гараж не в лесу скорее всего находится, и ее кто-то, да должен услышать.

Когда баночка опустела, Карабас еще раз напоил свою куколку, уже водой, после чего спросил:

— Хочешь в туалет?

Она кивнула.

— По большому или по маленькому?

«По-всякому», — могла бы честно ответить она, но не стала. Не сможет она при постороннем человеке опорожнить свой кишечник. Наташа даже в отдельных кабинках общественных туалетов этого не делала, терпела до дома.

— Писать хочу.

— Сейчас я отнесу тебя на горшок.

— Я сама могу сходить.

— Нет. Я перестарался с мышечным релаксантом, и ты даже стоять не сможешь.