Куклолов

Я набрал в ведро горячей воды, плеснул жёлтой жидкости для мытья полов, взял тряпку, направился в свою комнату и сразу же ливанул на линолеум пенной жижи. Чуть погодя пожалел: начинать надо было с сухой уборки. Весь пол, а особенно углы, покрывал слой строительной, чуть солоноватой на вкус пыли. Похоже, в комнате до меня и вправду никто не жил… Тряпка развозила по полу широкие белые разводы, пыль поднималась, оседая на волосах, лице, что противней – в носу. Но я не сдавался, вылизал тряпкой все углы, согнал пыль в центр – получилась мрачная пирамидка, – и смачно смахнул её в ведро. Вылил, навёл чистой воды и помыл заново. Запыхался, взмок, извозюкался (надо было хотя бы джинсы поменять на спортивные штаны), но был доволен. Рассовал сумки по полкам шкафа, сходил помыть сковородку, сунул ведро и тряпку обратно в чулан…

Пока прибирал, не заметил в азарте работы, а теперь почувствовал: в комнате настоящий дубак. Когда вошёл – влажный, вспотевший, с мокрыми волосами, – в первый миг подумал, что этот Дед Мороз дует на меня из окна и прямо сейчас заморозит. Покрасневшими пальцами закрыл окно, повернул ручку. Плюхнулся на стул.

Руки тряслись, во всём теле ощущалась слабость, но в голове было пусто, а на душе – легко. Впрочем, не только в голове и на душе; в желудке тоже было легко и пусто. Не то чтобы я проголодался, но, по крайней мере, перекусить захотелось.

Фыркнул, вспомнив про батин антипохмельный рецепт. Так часто бывало: он вваливался среди ночи, они с мамой ругались, мама уходила спать ко мне в комнату, а отец сидел на кухне до утра, курил, дожидался, пока мама спозаранку убежит в колледж, а потом принимался драить квартиру. Врубал музыку, натягивал перчатки до локтя, начищал сантехнику, засовывал в стиралку все коврики, шторки, намывал полы… Потом сидел, довольный, как слон, наблюдая своё отражение в сверкающем, ещё не просохшем ламинате. Говорил, после бессонных ночей и выпивки – самое то.

У меня ночь была сонная, и пить я вроде не пил, но тоже помогло. Как будто не комнату вымыл – себя. Кстати, себя бы тоже не помешало. Я покопался в сумках, нашёл полотенце, штаны, футболку и отправился в душ. Выяснилось, что не хватает мыла. Что ж, прощай, моё земляничное мыльце, тебя, наверное, уже измылили арендаторы… Пришлось довольствоваться обмылком, оставленным кем-то в раскисшей картонной пачке. Надеюсь, его хозяин тоже не будет на меня в обиде.

В комнате по-прежнему было холодно. Я выключил колючий белый свет – остались только огоньки из окна, – сел на кровать, подтянул к себе чемодан. Уж теперь я мог рассмотреть кукол не спеша; теперь за хламовник не стыдно.

Я открыл чемодан, и из-под крышки снова брызнул лёгкий голубоватый свет —неуловимый, нежный оттенок. Такой бывает в радуге, и ещё когда ныряешь с открытыми глазами. Если бы Изольда была русалкой, её родные воды были бы вот такого цвета…

Из чистого обязательства я мазнул взглядом по близнецам и Кабалету и наконец, затаив дыхание, отряхнув ладони, взял в руки Изольду. Какой она была хрупкой… И совсем невесомой. Какой-то необычный материал, всё-таки, кажется, не винил. Как и в банке, мне показалось, что кожа её тёплая, совсем не пластмассово-нейтральная, как подобает куклам. Но только теперь она стала ещё теплее; я обхватил замёрзшей рукой её голень и почти согрелся. Улыбнулся, глядя в опущенные, спрятанные под ресницами глаза. Она как будто рисовалась, эта кукла, будто играла в скромность: ну как можно молчать, потупив глаза, когда обладаешь такой красотой?

Я помотал головой, прогнав мысль, что думаю о ней, как о живой. Наверное, это от недостатка общения. Надо бы пойти, поискать хотя бы того толстяка, выйти в кухню, порасспрашивать людей о факультетах. Да, я же и Катю ещё хотел разыскать.

И хорошо бы сообразить поесть.

Изольда в моих руках благосклонно улыбнулась. Я расправил складки её голубого, пышного платья из фаты и шёлка, поправил светлые локоны и вернул в бархатное гнездо, к собратьям по спектаклю. Закрыл чемодан; в комнате резко стемнело. Улыбнулся, сам не зная, чему, вышел, затворил дверь и запер на ключ – два с половиной оборота, замочный максимум.

***

В коридоре пахло сладко, едко и совершенно незнакомо. Ближе к кухне запах усиливался, но он точно не был ароматом еды. Я заглянул в кухню – свет выключен, мрачный силуэт курит в окошко, – повертел головой. Вчера толстяк метнул куриную шкурку из двери напротив – вероятно, там он и живёт. Ничего не случится, если я постучу?..

– Открыто, – крикнули из комнаты. Я помялся на пороге, не решаясь войти так сразу, толкнул дверь… Меня встретил сумрак, прореженный сиреневыми звёздами, и тот самый запах, что шёл с кухни, только ещё более густой.

– Заходи, заходи, – позвали из глубины. – Чё, с плитой-то вчера справился?

О. Надо же, помнит.

– Привет. Слушай, я хотел…