Кукловод: Реквием по Потрошителю (СИ)

— Я помню, ты однажды упоминала, когда мы втроем гуляли, что можешь играть на фортепиано. Позволишь мне в наш последний день насладиться твоей игрой и голосом?

— А если я откажусь?

Акасуна удивленно вскинул брови. Впервые за все время он проявил эмоцию, похожую на человеческую.

— А тебе есть резон отказывать?

Расстояние цепей от кандалов свободно позволяло исполнить предсмертную партию, нужно лишь приноровиться. Неуверенным жестом Акияма дотронулась до клавиш, и инструмент изверг первый аккорд. На пробу пальцы проиграли несколько аккордов, пытаясь приноровиться к игре в цепях, что звенели в такт каждому движению. Убаюканная мелодией Рейко забылась, и пальцы сами заплясали по клавишам в танце вдохновения. Комната наполнилась спокойной мелодией, что нарастала с каждой секундой, цепи придавали лишь толику пикантности, и мелодичный голос полностью растворил пространство в ритме песни. Слова струились сами по себе. Прикрыв глаза, Акияма видела себя не в цепях, а в своих грезах, но никак не в этой болезненно-безумной реальности.

«Эта мелодия, продлевающая мою жизнь, нет, отсчитывающая ее последние мгновения. Погребальная мелодия. Панихида по самой себе».

Рейко рьяно застучала по клавишам, переходя к низким нотам, погружая пространство в кульминационный момент, не переставая петь под звон цепей. Последний аккорд, чей звук вибрацией протяжно прогудел в воздухе, оставив после себя щемящую тишину. С зажмуренными глазами Рей пропустила его через себя, чувствуя, как пот струится по лбу, а пальцы ломит с непривычки.

Громкие одинокие аплодисменты заставили вновь вырваться из облаков грез, болезненно рухнув на твердыню реальности.

— Я ничего не хочу, — повторила Рей, не убирая пальцев от клавиш. — Ничего. Никой еды, никакой музыки. Только одного. Позволь мне самой дойти до твоего операционного мольберта.

Она обернулась, моляще простонав:

— Пожалуйста. Я ведь сыграла для тебя. Позволь мне самой дойти. Я хочу почувствовать опору под ногами перед тем, как ты… — она вовремя осеклась, чтобы не произнести «убьешь меня», — увековечишь мою красоту.

Акасуна задумчиво провел пальцем по линии губ, выдерживая мучительную паузу, после чего снисходительно махнул рукой.

— Будь по-твоему.

Звон цепей отдавался эхом от стен, где бликами играли черти теней. Непогасаемый огонь отдавал жаром и запахом тлевшего воска, слезами стекающего на дощатый пол.

Полный отчаяния взгляд бегал по работам безумного гения. Рей тихой поступью проплыла мимо картины, изображающей первую найденную жертву, в глазах которой застыло время. Напротив — начиненную иголками, съедающую собственное сердце.

Акияма даже не взглянула на работу, на которой было изображено дитя-цветок — слишком больно.

Свет луны замерцал сквозь пеструю мозаику панорамного окна. Сасори ступал впереди, введя будущее произведение искусства сквозь собственный пройденный путь, запечатлённый в рамы искусных работ.

Юноша остановился. Напротив художника и его будущего произведения искусства висела занимающая всю стену картина Инаеси Нарико — более известной как Токийский Потрошитель. Мерцающие красно-фиолетовые блики заиграли на постельных тонах акварели белоснежного платья и окровавленных руках в наконечниках Нэкодэ.

Когда Рей подняла взгляд на дебютную работу Кукловода, по телу пробежались иголки страха, впиваясь под кожу, отчего на глаза навернулись слезы.

Слухи оказались правдивы. Именно Кукловод убил Потрошителя, вселяющего первородный страх на протяжении полугода… Акияма уже не слышала ничего из того, о чем говорил злой гений — лишь хаотично бегала взглядом по коридору. Возле панорамного окна стоял комод с хрустальной вазой.

«Мой завтрашний день никогда не настанет. Это лишь миф моих грез. Реальность же заключается в раму картины, трофеем которой я буду также украшать его стезю. Миф моего завтрашнего дня».

Слезы не переставали бусинками осыпать бледные щеки.

— Даже после моих новых работ я до сих пор считаю Нарико моим лучшим произведением искусства, — отрешенный взгляд карих глаз смотрел не просто на изображение, а в саму глубь, на его личное произведение, сокрытое от неискушенного взгляда.

— П-почему? — с забитой дрожью донесся вопрос за спиной.

Сасори провел пальцами по цепи, прицепленной к его браслету, соединяющей его с кандалами Рейко.

— Почему? — удивленно повторил Акасуна, будто ответ был столь очевиден, что объяснения не имели смысла. — Я спас Нарико. Я сохранил её девственную красоту, погрязшую в скверне Потрошителя. Увековечил её. Убив Потрошителя, я подарил Нарико вечность. И твою…

Сильный удар пришелся по затылку, оглушив на мгновение, полностью вырвав не только из своих сакральных размышлений, но и полностью дезориентировав в пространстве. Хрустальные осколки осыпались на плечи в красных каплях, выступивших из пораненного участка. Сасори рухнул на колени, схватившись за голову. Рука погрязла в алом разводе.