Кукловод: Реквием по Потрошителю (СИ)

Его сердце билось умирающими нотами, предвестником развязки затянувшегося представления. Пальцы цеплялись за карябающие ветки, ноги валились на мокрое покрывало грязно-желтых листьев. Он не переставал взывать к теням.

— Дейдара, — зов в никуда — Нарико. Почему вы мне не отвечаете?

Воздух рассек выстрел, и на мгновение показалось, что кровь на листьях была его, но это всего лишь игра воображения. Сасори скинул очки, что мешали видеть истинный мир. И, подняв искаженное лицо к небу, тихо прорычал:

— Это потому что я не отдал тебе Рейко, да, Нарико?! Поэтому ты оставила меня?

Звериный крик раздался из горла с последующим безумным хохотом, рвущимся за годы не высмеянной боли.

Итачи, перебравшись через ограду, миновав развороченный автомобиль, что собрался в гармошку, кинулся за убегающей фигурой, едва держащейся на ногах, движимой неведомой силой — желанием жить. Какая ирония, человек, отнимающий жизнь, сам испытал непреодолимую тягу к ней же, вероятно, сам того не осознавая. Но сейчас он цеплялся за неё, как за ветки опустевших деревьев.

Итачи будто совсем и не бежал, он не слышал собственный топот ног и тяжелое дыхание вперемешку с бешено клокочущим сердцем. Он словно плыл меж деревьев, за которыми мелькал убийца. Навел пистолет, и очередной выстрел оставил свой кусающий поцелуй на дереве. Мимо. Он не переставал стрелять. В обойме осталось всего две пули, он не мог больше тратить их зря.

Убийца замедлялся. Но Итачи ускорялся.

Сасори на мгновение остановился, подняв глаза к сереющему небу, и, пытаясь заглушить сердце, что отчитывало его время, закрыл глаза. Звук бьющей воды раздавался совсем близко. Тогда в кофейных очах загорелась едва заметная искра, и он ринулся в сторону, превозмогая боль, карабкаясь по крутому склону холма к скале. Словно новая волна адреналина ударила в голову.

Итачи не отставал, ринувшись за подымающейся вверх фигурой, карабкаясь наверх склона, по которому пробирался маньяк. Учиха цеплялся за камни и вросшие в землю ветки. Ему пришлось на время убрать пистолет в кобуру. Раздирая пальцы в кровь, весь в пыли и грязи он выбрался наверх ползком, опершись о разодранные ладони.

Вот он. Совсем близко, на расстоянии вытянутой руки. Идет медленно, покачиваясь из стороны в стороны, к шуму бьющей реки. Итачи, лежа на животе, оттолкнулся, вскочив. Ему казалось, что тело двигалось предательски медленно и что пистолет он вытаскивал будто целую вечность. А убийца, наоборот, неестественно ловко мчался к обрыву склона над рекой.

— Именем закона! — голос как будто совсем и не его, чужой, злой и хриплый.

Точно на прицеле. Итачи держал его на мушке. Кукловод на краю обрыва покачивался, словно гонимый ветром, величественно простираясь над кронами деревьев далеко внизу.

Палец скользнул на курок. Итачи был готов убить его без следствия, без суда, без всех отягчающих и смягчающих обстоятельств. За Минато. За десятки других жертв. И он почти нажал. Но убийца резко развернулся, раскинув руки в стороны, словно безмолвно крича: «Вот он я». Открывая свое лицо. Нет, если это и лицо, то самой Смерти. Белое, словно мел, с черными запятыми вместо глаз, и отверстием для языка, чтобы слизывать кровь жертвы. Маска Потрошителя смотрела на Итачи словно живое лицо с мимикой во вращающихся спиралью глазах и скалящейся улыбкой в отверстии.

Он засомневался всего на мгновение, оторопело смотря на призрак прошлого, найденный в квартире неизвестного и только начинающего свою карьеру Кукловода.

А маска будто в насмешку кричала отчаянно и помпезно:

— Во славу Мастера!

Тело Кукловода наклонилось вниз. А Итачи, наконец, выйдя из гипнотического оцепенения при виде воплощения Смерти, выстрелил. Но пуля пронеслась со свистом над падающим в реку телом.

— Нет!!!

Итачи бросился к обрывку. Слишком поздно. Река уже приняла в пучину объятий тело сорвавшегося убийцы.

— Нет!

Выстрел единственной оставшейся пулей пришелся в воду — бесцельно и глупо. И Итачи закричал вырвавшимся ревом дикого зверя, трясущимися руками швырнув пистолет на землю, падая на колени. И бил проклятые камни. Смотрел на спустившуюся тьму, в которую сбежал его противник. Ночь — его территория, где нет места таким, как Итачи.

Итачи вернулся в отель под утро, оглушенный, не слыша ничего вокруг. Кровь на разодранных пальцах давно превратилась в черную копоть. Волосы были распушены из испорченного хвоста, а одежда оказалась потертой и грязной. Хаширама и Тобирама не спали, стоя в окружении полицейского конвоя. Увидев Учиху, они тут же кинулись к нему.

Итачи знал наперед все слова сожаления, которые таились в карих глазах старшего Сенджу. Минато мертв. Пожарным удалось вынести лишь останки тела. И эти слова звенели, давя горло удавкой из невысказанных слов. «Я ведь говорил». Они что-то говорили про Темари, но Учихе сейчас было все равно.

— Маска, — Итачи зажмурил глаза: слишком вычищенный бежевый ламинат вызывал головокружение.

— Маска? — переспросил Хаширама.

— Да, на нем была маска Потрошителя.

— Может, просто копия? — предположил Тобирама, поддерживая Учиху и ведя того к креслу.