Кукловод: Реквием по Потрошителю (СИ)

Сасори фыркнул, презрительно скривившись. Видимо, ему не понравилось, что его представление не оценили по достоинству.

Еда в тарелке Рей выглядела вполне аппетитно, учитывая то, как давно она не ела. Овощи и зелень, но в первую очередь девушка потянулась за бокалом, чье содержимое плескалось зеленой субстанцией.

Дрожащими ослабшими руками Акияма преподнесла бокал к губам, с опаской наблюдая за наклонившим голову набок похитителем. Его неестественные движения и большой кукольный взгляд наводил на вопрос: не кукла ли он сам?

— Пей, не бойся, художник бы не стал портить мольберт перед началом работы.

Акияма пригубила жидкости, что отдавала вкусом сбора трав.

— Что это? — Но, не дождавшись ответа, девушка жадно проглотила живительный нектар.

— Это сбор трав и витаминов, чтобы кожа твоя стала сияющей и мягкой и легче резалась под моей кистью.

Рей подавилась, жидкость выплеснулась из горла и попала в нос. Она хрипло кашляла, стуча по груди, наклонив стан. Дрожь вновь била тело, охватившее паникой. Из уст едва не вырвался наивный вопрос, где Марико. Марико мертва, он выпотрошил её у неё на глазах и с ней сделает то же самое. Из груди вырвался глухой стон вместе с солеными слезами, заструившимися по щекам.

— Зачем? Зачем ты это делаешь?

— Искусство имитирует жизнь. А жизнь имитирует искусство.

Этот ответ не дал ей никакого понятия, почему её подругу выпотрошили, а ее саму пичкают овощами и травой.

Умолять и просить отпустить — глупые и тщетные попытки. Рей это понимала, но не могла остановить истерику, глотая влагу, что комом собралась в горле, лишь тяжелое дыхание да всхлипы вырывались из груди. Организм готов был исторгнуть выпитую жидкость. В полном отчаянии Рей потянулась к ножу у тарелки, но он выскользнул из пальцев под стол. Марионетка затрещала челюстью, потом вторая и третья. Рей сквозь застелившую пелену слез наблюдала, как сидящие куклы синхронно развернули деревянные головы и затрещали челюстями, потешаясь над гостей их театральной трапезы. Театр марионеток, где вопреки правилам они были зрителями, а она — развлечением на одре сцены, что послужит ей эшафотом. Их трескучий смех разнесся настоящим заливистым хохотом, галлюцинацией прозвеневшим в ушах.

Голова закружилась под кукольное улюлюканье.

«Прекратите, прекратите глумиться надо мной», — хотелось крикнуть Рей, но вместо этого она зажала уши, и протяжный крик скопившейся боли вырвался из её груди.

Щелчок открывшейся невидимой двери в потолке низверг тень в девственно-белом платье, и над эшафотом сцены появилась петля, в которой болталось хрупкое тельце.

Рей продолжала кричать в иступленном безумии. Повешенная раскачивалась над столом, шею ею с треском переломило, ноги дергались в предсмертных судорогах, а алебастровые патлы спадали на знаменитую маску Потрошителя, из прорези для рта которой сочилась кровь.

Сцена взорвалась громогласными аплодисментами марионеток, что неистово хлопали под последние дрыганья ног в аккомпанемент хрипу. Тело одиноко раскачивалось над столом маятником часов.

А Рей расширенными от ужаса глазами следила за кровавой дорожкой, которая стекала от рта маски по подбородку к платью. Кап-кап. Кровь закапала на запеченную с золотой корочкой курочку на столе.

«Это кукла. Просто Кукла. Очередная марионетка», — пыталась уверить себя Рей. Но кровь, стекающая по шее, твердила об обратном. Скорее всего, к веревке были приделаны иглы, что проткнули гортань насквозь. Опустив заплаканные глаза на Кукловода сего представления, Акияма встретилась с безразличным и холодным взглядом, что пронзал намного хуже иголок. Резкое снисходительное движение пальцев руки, и марионетки тут же развернулись и расслабленно склонили головы. Комнату поглотил лишь треск огня в камине.

— Почему ты не ешь? — внезапно возмущенно воскликнул Кукловод. — Я ведь ради тебя весь вечер простоял за плитой.

Рей, стуча зубами, перевела взгляд на покрытую свежей кровью курицу, чувствуя комок тошноты, и лишь подавленно выдавила:

— Прости. Я… я не голодна.

Повисла неловкая пауза.

— Что же, тогда позволь закончить этот чудесно проведенный вечер последними строками. — И после небольшой паузы Акасуна продекламировал:

— Спроси: зачем в пороках он живет?

Чтобы служить бесчестью оправданьем?

Чтобы грехам приобрести почет

И ложь прикрыть своим очарованьем?

Зачем искусства мертвые цвета

Крадут его лица огонь весенний?

Зачем лукаво ищет красота

Поддельных роз, фальшивых украшений?

Зачем его хранит природа-мать,

Когда она давно уже не в силах

В его щеках огнем стыда пылать,

Играть живою кровью в этих жилах?

Хранить затем, чтоб знал и помнил свет

О том, что было и чего уж нет!**

Марионетки больше не рукоплескали, и повешенное тело отнюдь не могло оценить сонету Шекспира в устах убийцы. Может, настало время аплодисментов от Рей? Что девушка и сделала — подняла руки, что совсем не чувствовала, а хлопки со звоном цепей казались слишком громкими, но тем не менее неуверенными.

— Ты не единожды спрашивала меня, зачем я это делаю, — отчеканил бархатный голос. И Сасори, отпив алого вина из бокала, поднялся из-за кукольной сцены.