Кукловоды и марионетки. Воспоминания помощника председателя КГБ Крючкова

Э. А. Шеварднадзе на роли стойкого борца с привилегиями мидовской номенклатуры хватило ненадолго. Это хорошо видно на следующем примере. В советские времена даже в самых крупных, многотысячных советских колониях в капиталистических странах существовали исключительно школы-восьмилетки, девятые – одиннадцатые классы дети работников совзагранучреждений были обязаны отучиться на Родине. Здесь присутствовали и идеологические мотивы, и тот факт, что в 16 лет юноша или девушка обретали свое законное конституционное право на обладание собственный загранпаспортом, а не быть вписанным в паспорт одного из родителей. Кроме того, существовала необходимость скрывать факт наличия в совзагранучреждениях первичных ячеек ВЛКСМ, было и еще немало иных «неудобных» моментов, которые следовало учитывать. Как бы там ни было, правильной или неверной была подобная практика, но такое правило тогда существовало, и оно неуклонно соблюдалось всеми.

Нарушил это незыблемое правило сам Э. А. Шеварднадзе с подачи семейства Горбачевых. Именно под сына Шеварднадзе, выезжавшего на работу в Париж, а также под дочь и зятя Горбачева, готовившихся к работе во Всемирной организации здравоохранения в Женеве, а точнее – под их малолетних внуков и внучек, в трех странах – в США, в Швейцарии и во Франции – школы при посольствах были преобразованы в полноценные средние учебные заведения с выдачей их выпускникам аттестатов о среднем образовании, а следовательно, и с возможностью дальнейшего поступления на учебу в местные вузы. Хотя при этом и Вене, и Хельсинки, и Дели, где совколонии были более многочисленными, равно как и кое-кому еще, в ответ на аналогичные просьбы и претензии из Москвы недвусмысленно «показали кукиш».

Сейчас, когда отпрыски российской элиты сплошь и рядом обучаются за рубежом в самых престижных университетах Запада, все это звучит наивно и даже нелепо. Но тогда такое решение главы МИДа при активной поддержке супруги главы государства было очевидным и очень наглядным примером двоедушия партийно-политической верхушки страны, ее лицемерного поведения и фактической приверженности втайне от народа «политике двойных стандартов» в сфере собственной морали и нравственности. Не следует забывать, что все это происходило в самый разгар продекларированной партийными верхами эпохи «гласности, нового политического мышления и решительной борьбы с незаконными привилегиями чиновничества».

Еще один штришок к политическому портрету г-на Шеварднадзе. Советские граждане, работавшие на должностях международных чиновников в различных международных организациях и получавшие зарплаты на порядок выше, чем их коллеги в совзагранпредставительствах, были обязаны сдавать «излишки» в бухгалтерию посольства СССР или представительства СССР при международной организации. Делали они это без особой охоты, разумеется, случалось немало различных коллизий, но не об этом сейчас речь. Э. А. Шеварднадзе поломал этот десятилетиями складывавшийся порядок (причем не без оснований говорят, что не из вполне чистых и принципиальных побуждений), тем самым вызвал напряженность во взаимоотношениях между многими членами совколоний в различных странах и во многом облегчил жизнь сотрудникам местных спецслужб.

Вообще-то, на моей памяти непосредственно за Эдуардом Амвросиевичем по большому счету числился лишь один заметный грешок из разряда крупных проколов – подписание с госсекретарем США Дж. Бейкером в 1990 году полноценного межгосударственного соглашения о линии прохождения морской границы между СССР и США в Чукотском и Беринговом морях (USA/USSR Maritime Boundary Agreement), которое широкой публике почему-то подают преимущественно как «соглашение по разделу экономических зон и шельфовых территорий» в этом регионе[149]. История, надо сказать, очень мутная и неясная для меня до сих пор.

Ну, во-первых, мне не понятно, откуда возникла сама проблема и чем была вызвана необходимость ее срочного решения. Сказать, чтобы американцы с 1976 года очень уж громко топали на нас ногами и надрывали глотку на встречах с советскими руководителями, увязывая положительное разрешение этого вопроса в качестве непременного условия для более успешного решения других спорных проблем двухсторонних отношений, – нет, такого я сказать не могу. Это, на мой взгляд, был обычный, достаточно рядовой и, я бы сказал, будничный аспект нашего порой вялотекущего, порой резко активизировавшегося диалога с США. Это вам не ритуальная библиотека Шнеерсона, не поправка Джексона-Вэника и даже не затянувшаяся история с Р. Валлербергом, которые собеседники уныло таскали в своих портфелях со встречи на встречу.