О: Дама прибыла из иного, лучшего мира, где известно обо всем, что нам неведомо. Обитатели его сходны с нами наружностью, но шибко отличны тем, что пребывают в покое и благоденствии. Я не видела бедных, нищих, увечных, хворых иль голодных. Нет и тех, кто кичится своим богатством. Все довольны равным достатком, никто не живет в нужде. Целомудрие хранит их от греха. У нас же сердце всякого человека оковано алчностью и тщеславьем и наущает жить только ради себя.
В: Голуба, меня интересуют твои виденья, а не смутьянские бредни об демократии.
О: Я не понимаю сего слова.
В: Устав черни. Ты им провоняла.
О: Нет, то дух христианской справедливости.
В: Будет, называй как хочешь.
О: Да, лишь мельком я увидала облик мира, где нет солдат, охранников и тюрем, где нет закованных в кандалы вольнодумцев и лиходеев, коих потребно отделить и покарать.
В: Будет, я сказал!
О: Твое неверье простительно. Привычная к нашему миру, сперва я тоже дивилась, как им удается жить в этаком согласье, ежели у нас даже народ одной крови не сладится меж собою, не говоря уж об разноплеменных нациях. Там нет войн, разрушений, жестокости, зависти, но только вечная жизнь. Знаешь, не сразу я поняла, что вижу рай.
В: Иль что помнилось раем. Сие не одно и то же.
О: Дослушай, мистер Аскью. Мы летели все ниже и ниже, приближаясь к благословенной земле Вечного Июня, и наконец опустились на зеленый луг, укрытый цветами. Нас встретили двое мужчин и женщина, стоявшие поддеревом. В конце луга я заметила других людей, кто вместе с детьми косил и сгребал траву в копны. Кстати, они были в разноцветных одеждах, а встречавшая нас троица — во всем белом.
В: Ты говорила, там никто не работает. Чего ж тем-то не сиделось?
О: Там работают иначе, нежели мы.
В: Как?
О: По желанью, а не из необходимости.
В: Ты-то откуда знаешь?
О: Люди пели и радовались; одни отдыхали, другие возились с детишками. И тут я поняла, что стоявшие под деревом мужчины в белых одеждах — те самые юноша и старик, кого ночью я видела в храме. Молодой, названный мною плотником, тот, что перстом указывал вверх, сейчас забросил косу на плечо, словно только что прошел ряд; в тени дерева старик опирался на посох, его седая борода ярко белела на фоне листвы и плодов, похожих на апельсины. Казалось, он владычествует над всем, что охватит его удивительно ласковый и мудрый взгляд, и сейчас пребывает в отдохновенье от трудов, но все должны почитать его своим отцом и хозяином.
В: Какой нации дед-то, не разглядела?
О: Всех наций — и черной, и белой, и смуглой, и желтой.
В: Что за ответ?
О: Иного не дам. Еще удивительнее, что дама, стоявшая под деревом, в то же время сидела рядом со мной и держала меня за руку. В великом смятенье взглянула я на соседку, но каким-то чудом она одновременно была со мною и за оконцем, только в разных одеждах. Дама улыбалась, словно озорница сестра, кто задал загадку и ждет ответа. Потом вдруг прильнула и невинно поцеловала меня в губы — мол, не бойся: я могу быть рядом с тобой и в то же мгновенье под деревом. А старик притянул ее к себе, будто говоря: она — моя плоть и кровь.
В: Этакое раздвоение не лучшее ль подтвержденье тому, что ты грезила?
О: Для тебя, может, и подтвержденье, но я-то знаю: то был не сон. И по лугу я шла не во сне.
В: Ладно, а что его сиятельство? Как они восприняли картинки в окне? Зрелище их заворожило иль они выказали недоверье?
О: Про него с Диком я и думать забыла. Правда, разок глянула в их сторону, но его сиятельство смотрел не в окно, а на меня. Казалось, завороженная зрительница ему любопытнее самой постановки.
В: Не значит ли сие, что он ее уже видел?
О: Не знаю. Однако, поймав мой взгляд, он улыбнулся и показал на окно — мол, туда смотри.
В: Что выражала улыбка?
О: Таким я его еще не видела. Он будто улыбался несмышленышу: дескать, смотри и постигай.
В: А что Дик?
О: Тот обомлел не хуже меня.
В: Хорошо. Теперь об твоей прогулке.
О: Казалось, я и впрямь ступаю по лугу, ибо чуяла запах цветов и свежескошенной травы, слышала веселые трели дроздов и жаворонков, пенье косарей.
В: Что они пели? Слова разобрала? Мотив узнала?
О: Вроде в детстве я слышала сей старинный напев, хотя родительская вера не допускала музыки. Да, мелодия казалась знакомой.
В: Напеть сможешь?
О: Увы, нет.
В: Валяй дальше.
