Куколка

Вадим поднялся из-за стола, неловко глядя в пустую чашку из-под кофе, и отошел к раковине. Боялся даже голову повернуть в сторону Татьяны, которая стояла на месте, не двигаясь.

— Тань, оденься, пожалуйста, — не выдержал он, бросив чашку в раковину.

Муравьева рассмеялась. Татьяна насупилась. Голос парня приобрел сердитый тон. Он до этого всегда был с ней вежлив и деликатен, а сейчас очень груб. Девушке это не понравилось. Она сначала хотела воспротивиться, лишь бы сделать назло, но потом поняла, что сама поставила его в неловкую ситуацию.

— Дай мне что-нибудь тогда, — слегка обиженно попросила Татьяна.

— Что найдешь в шкафу, все твое, — по-прежнему не глядя на нее, ответил Вадим и включил воду.

Она развернулась и вышла, краем глаза заметив, как парень украдкой смотрит ей вслед. Муравьева негромко посмеивалась, прикрывая рот рукой.

При ярком солнечном свете ориентироваться в шкафу было гораздо легче. Девушка нашла среди сваленной кучи одежды, большую длинную футболку, которая снова стала для нее платьем, и надела поверх той, в которой спала. Потом отправилась делать утренние процедуры. Она уже чувствовала себя здесь, как дома. Запомнила, что и где лежит, поэтому даже не спрашивала у Вадима, если в чем-то нуждалась, а просто брала.

После душа Татьяна почувствовала себя совсем бодрой и живой. Моясь под струей горячей воды, она вспоминала растерянное лицо парня, когда он увидел ее на кухне, и его смущение. Это забавляло и одновременно возбуждало. Ей нравилось, что он смотрит на нее так: с желанием, но не пошло. Нравилось, что он проводил ее взглядом, когда она пошла переодеваться, просто потому что не мог удержаться. Нравилось, что она могла его смутить одним своим видом. Она чувствовала женскую власть над ним, и это ей тоже нравилось.

Вернувшись на кухню, Татьяна обнаружила приготовленную для нее тарелку с горячей рисовой кашей и порезанными туда кусочками банана. Вадим стоял у кофеварки и переливал кофе в чашку. Муравьева сидела расслабленно на стуле, упершись в жесткую спинку, и тыкала пальцами по экрану, писала кому-то сообщение. Парень, услышав шаги, осторожно обернулся и, увидев Татьяну уже в приличном виде, расслабился. Поставив перед ней чашку с горячим молочным кофе, он улыбнулся. Снова дружелюбно и легко. Девушка засияла. Она предвкушала вкусный завтрак, прекрасно помня, каким он был в прошлый раз. Желудок довольно заурчал. Облизав губы, она посмаковала кусочки фруктов во рту.

— А вы уже поели?

— Мы проснулись полтора часа назад, — ответил Вадим.

— Лен, а ты себя нормально чувствуешь?

Муравьева подняла отстраненный взгляд от экрана телефона.

— Да, вполне. Кстати, Вадим мне все рассказал. Спасибо вам большое.

Она оглядела обоих и улыбнулась уголками губ, а потом внимательно посмотрела на Татьяну, чуть прищурившись, как бы анализируя.

— Следовало ожидать подвоха, когда Даша меня пригласила с вами. Почему я согласилась?

Вопрос она задавала невидимке в окне, повернув туда голову, и уставилась в солнечный день сквозь пространство. Татьяна не обратила на это внимания, ела дальше.

— Это у вас такая конкуренция? За что? За место в театре? — спросил Вадим, прослеживая взгляд Муравьевой.

— Не знаю. Место в театре ей и так обеспечено, разве что солировать не светит. Даша просто всегда считала меня соперницей, хотя я ее как таковую не воспринимала.

В голосе Муравьевой было нечто высокомерное, из-за чего парень усмехнулся. Татьяна все это уже знала, поэтому слушала невнимательно. Ее больше интересовала каша.

— Иногда я думаю, что я занималась балетом ради единственного человека, который ко мне хорошо относился, — бабушки. Она и помогла мне поступить в академию и очень хотела посмотреть выпускной спектакль. Но умерла месяц назад, так и не увидев. А я из-за этого самого спектакля даже на ее похороны не смогла приехать. И для кого я тогда танцевала? Она любила говаривать в последние годы: «Ты еще на моей могиле спляшешь» и смеялась, как сумасшедшая. А мне от этой мысли хочется разучиться танцевать. Совсем.

Это был внезапный откровенный монолог уставшей от жизни балерины, по крайней мере, выглядела Муравьева именно так: депрессивно, отстраненно, угнетенно. Такой вид не сочетался с тем ослепляющим солнечным светом, пробивающим окно с улицы, по которой широким шагом ходила поздняя весна. Все уже расцветало и оживало после зимней спячки. Весь город пребывал в состоянии праздника, весеннего фестиваля, когда даже многотонные дома приплясывали под беззвучную мелодию майского солнца.

— Мне кажется, это глупости, которые у тебя вызывает тоска по ней, — резко ответила Татьяна, сделав глоток пряного кофе. — А танцевала ты, потому что талант. Она его просто увидела. Тебе повезло, что вовремя.