Куколка

Девушка онемела. Сдерживать слезы не осталось сил. Рыдания вырывались наружу. Прохоров аккуратно прижал ее к себе и утешил молчаливым поглаживанием по голове. По телу Татьяны пошли легкие конвульсии, слезы вперемешку с косметикой образовали большое мокрое пятно на его белоснежной рубашке. Хотелось вырваться и убежать в темное заброшенное место, где никто бы не говорил ничего обидного и вообще ничего бы не говорил.

Но потом одна строгая фраза Прохорова: «Ну, все прекрати быть тряпкой» привела ее в чувство. Татьяна утерла последнюю слезу. Шок сковал сознание. Она пыталась понять этот внезапный разговор и мотивы ректора. В голове кружилась уйма вопросов: зачем мать это делала, зачем искусственно заставляла верить, что у нее все получается, зачем унижалась перед Прохоровым, почему сам ректор решил поговорить с ней, едва удавшейся выпускницей, почему говорил про мать и ее неумение любить? Вопросы выстреливали в хаотичном порядке из темноты подсознания, и она не успевала их ловить.

Прохоров еще раз грустно улыбнулся и пошел типичной походкой, положа руки за спину, немного покачиваясь из стороны в сторону. И только теперь Татьяна поняла, почему тот мужчина в торговом центре, коллега, с которым мать ходила в кино, показался ей знакомым. Это был Прохоров. Его выдали точно такие же походка и лысина.

«Все эти восемь лет они встречались?» – с ужасом осознала девушка и убежала в туалет, чтобы привести себя в порядок, пока ее кто-нибудь не увидел.

Остальная часть вечера прошла скучно. Татьяна много думала, мало ела. Наблюдала за матерью, которая выглядела счастливой и беззаботной, стояла в окружении матерей других выпускников и развлекала их одной из своих всегда работающих закулисных историй. Она получала удовольствие от такого внимания и одобрения, о чем свидетельствовал ликующий огонек в глазах. Плавно двигая кистями рук то вперед, то назад, то в стороны, она, как обычно, много жестикулировала.

За этот вечер Татьяна не видела даже, чтобы они с ректором хоть раз переглянулись, не то, чтобы общались. Они в целом вели себя так, будто и не знали друг друга. И это было странно. Каждый родитель подходил к каждому преподавателю, благодарил его, чаще они делали это вместе со своими детьми. Мать же подошла ко всем, кроме Прохорова. Хотя, по утверждению ректора, благодарить стоило именно его. Татьяна половину оставшегося вечера пыталась свыкнуться с этой мыслью, а вторую половину абстрагироваться от нее, но ни то ни другое ей так и не удалось.

Она ни с кем особенно не разговаривала. С Дашей и близняшками ей не хотелось общаться, но она все равно сделала с ними фото на память, хотя бы в знак уважения их многолетней дружбы. Хотя теперь сомневалась, что это считалось дружбой, скорее, просто ежедневным общением, вынужденным и рутинным. После того случая с Муравьевой Даша вела себя отчужденно, но продолжала фальшиво улыбаться и делать вид, будто ничего не произошло. Муравьева даже смотреть в ее сторону не хотела, а та продолжала на нее фыркать и огрызаться.

Ни мать, ни подруги не заметили Татьяниных слез. Только Муравьеву что-то смутило, но угрюмое молчание Татьяны быстро отвадило желание задавать неуместные вопросы. Радовало только то, что на следующий день она должна была увидеться с Вадимом.

Глава 10. Спасибо

Как и предполагалось, мама ничего не заподозрила. Татьяна взяла с собой косметику, гигиенические принадлежности, любимую пижаму и тапочки, уложила все это в небольшой рюкзак, а сверху засунула олимпийку. На себя надела спортивные штаны, простую белую футболку и кроссовки. Уже хотела выйти из комнаты, но вспомнила про подарок. Схватив статуэтку маленькой балерины, она вгляделась в фарфоровую себя в последний раз и бросила ее в рюкзак.

Перед выходом мать уточнила время ее возвращения, а потом обняла и пожелала хорошего отдыха. Сама она тоже куда-то собиралась, поскольку тщательно намылась и надушилась несмотря на выходной день. Татьяна догадалась, что на свидание. Ей даже показалось, будто мать рада ее отъезду на целых два дня.

Девушка взяла рюкзак и на автобусе доехала до Вадима, немного опоздав. Он стоял у подъезда и курил. Одет был в серые хлопковые штаны и приталенную белую футболку без принтов, которая выразительно обтягивала мышцы. В Татьяне проснулось жгучее желание упасть на его упругую грудь в объятия сильных рук, но парень без всяких приветствий сказал делать другое.

– Кидай вещи на заднее сиденье, – он указал на припаркованный возле дома старый немецкий хэтчбек грязно-зеленого цвета.

Татьяна, взглянув на полуржавую колымагу, засомневалась, что на ней можно куда-то уехать.

– Да, не «Бентли», конечно. Но еще ездит. Хотя бы пару часов протянет. Надеюсь.

Он нехорошо усмехнулся, и сомнения в девушке только укрепились, но она из вежливости ничего не сказала.