Куколка

Де Герсель сам по себе не был такой несколько романтической личностью, но в то же время он был и более чем заурядный искатель приключений. То несколько фатальное, что, как бы помимо их самих, руководило жизнями великих соблазнителей прошлого, внушало им заботу, как бы болезненную страсть, заставить одну женскую волю подчинить себе после другой; внушало любопытство перед тем новым существом, всегда различным, каким является женщина, которой коснулась любовь, возвеличивает ли она ее, или принижает…

Какой бы тайной не окружал свою жизнь человек, объятый подобной мечтой, но кое-какие признаки всегда выдают его своим современникам, и обычное мнение, как мужчин, так и женщин складывается не в его пользу. Кроме опрятности жизни у де Герселя был, вероятно, драгоценный дар непоколебимой твердостью манер настолько импонировать массе, что по отношению к нему никогда не проявлялась обычная антипатия толпы к соблазнителям. Не говоря никогда о своих приключениях, де Герсель не допускал ни малейшего намека на них; тех, кто решался хотя бы на самые безобидные, он призывал к порядку таким способом, который мог обескуражить подражателей. Так граф достиг сорок третьего года своей жизни: его высокому положению в свете ничто не угрожало и никто не оспаривал его. Даже в конце этого продолжительного времени он все еще слыл соблазнителем: его имя было на устах современных парижан, в числе тех двух-трех, олицетворяющих власть, которую их пол может в лице привилегированных экземпляров иметь над другим полом.

Де Герсель знал это, до известной степени гордился этим, и хотя, конечно, не сообщал об этом никому, но проницательный наблюдатель мог бы угадать это по тому, как охотно он говорил о своих годах. И, действительно, победа, которую его сильный организм одерживал над временем, служила для него источником тайной радости. Не потому, что у него было то, что называется «юношеским видом»: он не любил молодых людей и совершенно не желал походить на них. Но после его тридцатилетия можно было бы сказать, что годы скользили по нему, не оставляя своего следа. Привычка к спорту и та суровая гигиена, которую соблюдают только страстные любители женщин, предохранили его от полноты; благодаря своей стройности он казался несколько выше среднего роста. Волосы пышно окружали его голову, небольшую, но сильно выпуклую спереди и посаженную на худощавую шею; нужно было приглядываться к нему, чтобы увидеть несколько седых нитей в его темно-русой шевелюре, полной силы, блестящей, волнистой. Лицо, как почти у всех соблазнителей, не имело никакой классической красоты: оно не было даже правильным. «Лоб низкий, глаза карие, нос прямой», с точной откровенностью говорилось в охотничьем билете графа. Он прибавлял еще: «рот средний», что недостаточно выражало действительную прелесть этих сильных губ точного рисунка, хорошо видимых под более светлыми, чем волосы, усами и открывающих при случае прекрасные, блестящие зубы, те зубы, которые при открывании рта оставляют след белизны. Цвет лица – без блеска, но удивительно ровный, внушавший завистникам предположение, что он был «стерилизован». Ни одной морщинки ни на лбу, ни около рта: только глаза подчеркивались той легкой, тонкой синевой, которая, по убеждению физиологов, выдает сладострастников. Руки были малы и изящны. Вся фигура выражала силу, сдерживаемую добротой без излишеств, добротой умеренной, насколько это нужно.

Подобные мужчины нравятся всем женщинам без исключения; но те, которые сердятся на них за то, что не были замечены ими, считают за благо уверять, что они и не красивы, и не любезны. Мало заботясь о том, чтобы его считали красивым, граф де Герсель боялся, чтобы его не находили «любезным». Его обращение было вежливым и сдержанным. Холодно вежливый с мужчинами, он, по изображению женщин, любивших его и дерзавших рассказывать об этом, был любовником повелительным и нежным, не особенно любящим говорить комплименты, но обладающим двумя добродетелями, которые женщины ценят более всего: темпераментом, способным утомить самую пылкую страсть, и той расточительностью, которая облекает любовь блеском феерии… Тем не менее, когда кто-нибудь из профессиональных сплетников, которых можно встретить в каждом салоне Парижа, пробовал заставить какую-либо из них рассказать, почему вечная любовь с тысячью ее способами, становилась для нее обновленной и возрожденной тоща, когда ее возлюбленным становился граф де Герсель, он не мог получить точный ответ. Нервных женщин передергивала дрожь, лимфатические улыбались. Одна из рассудительных нашла такое объяснение: «Де Герсель – сентиментальный сладкоежка и сладострастник», и тоном опытной женщины прибавила: «Редкое качество!»

Глава 2