Куколка

– Ну что же, надо признать, плохо наше дело, ребятушки, – после минутного молчания промолвила Лиза с кислой, натянутой усмешкой. – Эти два перца приехали сюда не просто так. Нас вычислили, это очевидно! И если б мы не подсуетились и не сыграли на опережение, всё было бы совсем печально… Хотя и сейчас невесело, – присовокупила она со вздохом и, щёлкнув зажигалкой, закурила.

– Ну, не надо паниковать. Может, всё не так уж плохо, – отозвался Толян с таким выражением, будто пытался уверить в сказанном самого себя. – Мы же так и не узнали, зачем они приехали.

– Так мы уже и не узнаем! – повысив голос, произнесла Лиза и с мелким дробным смешком кивнула на лежавшее у их ног в луже крови обезглавленное тело. – При всём желании. Он вряд ли удовлетворит наше любопытство. Второй тоже… Хотя и без этого всё ясно, – меняя тон, продолжила она, делая короткие нервные затяжки и выпуская дым то ртом, то носом. – Не надо обманывать себя. Они пронюхали! Если и не всё, то хоть что-то. Но и этого вполне достаточно. В таком деле, сам понимаешь, нужно только потянуть за ниточку – и весь клубочек развяжется. И тогда откроется тако-ое!.. – она не договорила и, чуть распахнув глаза, лишь взмахнула рукой.

Толян кивал в такт её словам со своим обычным замкнутым и угрюмым видом. Его крупные, как и всё у него, желваки опять заходили туда-сюда. Обращённый куда-то в сторону взгляд мрачнел по мере того, как происшедшие и предполагаемые события начали выстраиваться в стройную, цельную картину того, что уже случилось и ещё должно было случиться. В картину того, как должна была измениться их жизнь после совершившегося только что. А то, что она неминуемо и радикально изменится, что в ней произойдёт колоссальный, необратимый переворот, с каждой минутой становилось для него всё более ясным. И слова сестры, бывшей для него высшим авторитетом, его идолом, кумиром, средоточием красоты, ума, таланта, всего самого лучшего и совершенного на свете, лишь ещё более убеждали его в этом и делали то, до чего он додумался сам, неоспоримой истиной.

Совершенно иную картину являл собой Валера. Он не участвовал в разговоре, как если бы тема беседы не касалась его или была неинтересна ему. Мысли туго, с немалым трудом ворочались в его большой яйцевидной голове с узким покатым лбом и выпиравшими надбровными дугами, придававшими ему некоторое сходство с орангутангом. Очень скоро заскучав, слушая диалог брата и сестры, он зевнул, мотнул головой, будто стряхивая с себя сонливость, и, помахивая топором, которым он так лихо оттяпал голову у мёртвого лейтенанта, медленно побрёл по двору, рассеянно водя кругом скучающими, бездумными глазами.

Обойдя полицейскую машину, из которой то и дело доносились отрывистые, встревоженные голоса и настойчивые призывы, остававшиеся без ответа, он увидел тёмный собачий силуэт, склонившийся над вторым трупом, распростёртым на пропитанной его кровью земле. Поставив одну лапу на грудь убитого, пёс с жадным урчанием и хлюпаньем обгладывал его лицо, на котором к этому времени уже трудно было различить черты, – вместо них виднелось бесформенное кровавое месиво с белевшими тут и там обнажившимися костями.

Валера, увидев это, довольно заулыбался и затряс головой. Его только что пустой блуждающий взор сосредоточился и заострился, будто примериваясь к новому объекту деятельности. Он шагнул вперёд и негромким окриком отогнал собаку, которая с явной неохотой оторвалась от своего жуткого пира, посторонилась, уступая место хозяину, но не спешила уходить, кружа поблизости, сердито рыча и поскуливая и не отрывая горящего взгляда от растерзанного, уже лишь отдалённо напоминавшего человека мёртвого тела.

– Ты порычи ещё мне тут, лярва, порычи, – ласково проворчал Валера, приближаясь к покойнику и продолжая помахивать топором. – Не лезь поперёд батьки в пекло. Соблюдай… эту… как её? – он запнулся и стал морщить лоб, припоминая слышанное когда-то мудрёное словечко. – Суб… суб-б… нацию… Как же её, стерву?.. Ну лан, хрен с ней. В общем, сперва я душу отведу, а потом уж ты, тварь неразумная, набивай себе брюхо. А то ишь, разлакомилась… Потому как человек – царь природы! – сентенциозно выдал он ещё одну фразу, схваченную им неизвестно где и когда и на этот раз всплывшую в его неверной памяти.

Она, видимо, показалась ему остроумной, так как он весело загоготал и сквозь смех повторил её несколько раз. И, ещё смеясь, остановился над мертвецом и некоторое время смотрел на него с живым, непритворным интересом, с задорным огоньком в глазах, как если бы перед ним был не изуродованный, потерявший всякое сходство с человеком труп, а нечто до крайности симпатичное и любопытное, от чего невозможно оторвать глаз. Наглядевшись вдосталь, он тихо ухнул, вскинул топор на плечо, легко взмахнул им и, склонившись, обрушил его широкое закруглённое лезвие на шею покойника, уже частично изъеденную крепкими собачьими зубами.