Куколка

Горько усмехаюсь. Однажды, мне попалась медовая и сочная, а Марку — настоящая трава. Зеленая и вялая. Но нам тогда и одной хватило. Хотя я над Вольным потешалась долго. А за свои лакомые кусочки ему пришлось платить…

Да не сойдется клином свет на нем! Вылечусь и пойду дальше.

Подкидываю носком кроссовки пожухлые сорняки на обочине, вздергиваю ремни на плечах и, опустив голову, быстро пересекаю площадь. Редкие прохожие обминают меня, но возле остановки я все равно врезаюсь плечом в старушку. Та, недовольно ворча, отходит под навес так быстро, что я не успеваю извиниться.

Перед глазами образ Марка, и я понимаю, что выжечь его будет невероятно трудно. Надоели эти мысли. Мне бы выбросить все из головы, потому что невыносимо больно. Сейчас бы маг памяти очень пригодился: вытереть все до чистого листа и жить дальше.

Набережная в получасе езды на машине от нашего района. Сажусь в маршрутку и, прижавшись к окну, стараюсь держать себя в руках. Но проклятые слезы все равно прорываются сквозь ресницы и скользят по щекам.

Незаметно для себя засыпаю. Последняя мысль о том, что я теперь одна, обрывается странным сном.

Марк подходит близко-близко. Я не вижу его глаз. Смотрю в грудь. Она вздымается высоко, и шумное дыхание свистит над ухом.

«Вика, прислушайся к себе…» — говорит он. Голос, будто из телефона: глухой и размазанный синтетическим шелестом.

Муж берет мои руки и, склонившись, целует в раскрытые ладони. Долго дышит и греет дыханием кожу. Будто вечность не прикасался. Вдыхает мой запах, прикрывает веки от удовольствия.

«Позволь мне все объяснить»… — не говорит, а думает, но я слышу.

Ить… ить… ить… Окончание закольцовывается в голове. Маршрутка резко останавливается, и я прикладываюсь виском о стекло.

Распахиваю ресницы и жмурюсь от солнца. Повернули на дорогу к центральному мосту, и теперь лучи безжалостно светят в глаза.

По местности вижу, что конечной ехать еще минут десять. Прикрываю веки снова, чтобы не уснуть, а спрятать слезы. Нечего людям видеть мою слабость. Благо, салон забит, и на меня никто не обращает внимания.

Рядом кто-то встает, зацепив мой рукав, и тут же другой пассажир занимает свободное место. Чувствую тепло, скользнувшее по локтю, и прикосновение к бедру.

Я отворачиваюсь в окно с огромным желанием провалиться под землю. Зря вышла на люди. Так тяжело держать эмоции и не разрыдаться.

— Чего грустишь, Крылова? — говорит у плеча скрипучий знакомый голос.

Кощей. Его только не хватало.

Дергаюсь, чтобы притушить волну дрожи. Осторожно поворачиваюсь, но слеза- предательница все равно скатывается по щеке и, задевая скулу, ныряет под ворот ветровки.

— Привет, Аким, — говорю осипшим голосом и натянуто скалюсь.

Он кивает. Золотистый прищур ловит мои эмоции, и тощий отвечает улыбкой. Теплой и добродушной. Он, кажется, повзрослел. Словно не год прошел, а пять. Даже парнем теперь не назовешь — мужчина давно. Скулы острее стали, глава выразительней, а волосы все такие же тонкие и блеклые.

— Куда едешь? — мягко спрашивает он, показывая в окно.

— Куда-нибудь. Нужно отвлечься, — отвечаю резко и отворачиваюсь. И больно — не могу не плакать, и стыдно — не маленькая, чтобы прилюдно реветь.

Да, Аким помог мне выбраться из психушки, да, предупреждал с самого начала не играть с Вольным. Но дружбу с Кощеем я не водила. Знать его не знаю и не хочу, потому что он меня всегда раздражал. Какое он имеет отношение к заданию Марка? Откуда все знал? Да и мутное пятно в моем сознании не дает покоя. Может, прав Ян? Вернется память, и я пойму мужа? Смогу простить?

Мотаю головой. Разве можно простить издевательства? Пощечины, моральное давление, предательство…

Сейчас не готова. Нужно время. Остыну, потом и решу. Все равно Вольного не будет в городе еще три дня.

Но, тут же, жгучая мысль впивается в висок, как игла. Он сейчас обрабатывает очередную «жертву», я знаю его методы, знаю на горьком опыте. И противно, но ревную, как свихнувшаяся. Как представлю, что он другую целует, прикасается к ее телу, входит в нее… Сука! Не смогу остыть. Никогда.

Глава 5. Дай мне руку

Мы притормаживаем под мостом, и я встаю. Аким пропускает меня в узкий коридор между креслами. Пробираюсь к выходу, любовно прижав к себе рюкзак. Только сейчас понимаю, что взяла тот самый, который Марк подарил на восьмое марта. Хочется кричать, но я не стану. Во мне еще осталась гордость и сила, чтобы задушить в себе ненужные чувства. Я переживу это.

Аким оттягивает меня, прикоснувшись небрежно к талии, и пробирается между пассажирами первый. На выходе подает услужливо костлявую руку.

— Тебя что дома не кормят? — бросаю я недовольно, но принимаю помощь. Пытаюсь зацепиться хоть за что-то, что может отвлечь и заглушить мысли о Марке.

— Я сам живу, — отнекивается Кощей и тут же прячет сухую ладонь в карман легкой курточки оливкового цвета. — Пройдемся по берегу? Я знаю классное место, где удобно смотреть на воду. Тебе понравится.