Куколка для Немезиды

Слушатель прослеживал за рукой Свиягина и видел небольшую фигурку девушки-цветочницы в широкополой шляпе, с плетеной корзиной в руках. Ничего примечательного в этом фарфоровом подобии Элизы Дулитл не было. Единственное, что бросалось в глаза, – странный, немного крупный для красивой статуэтки носик. Маленькая такая картошечка на изящном фарфоровом лице. Это делало статуэтку немного смешной и, как правильно заметил Свиягин, абсолютно индивидуальной. По подолу голубого платья шла округлая надпись: «Cler…» Дальше буквочки так тесно цеплялись друг за друга, что разобрать второе слово, скорее всего фамилию, не представлялось возможным. Статуэтка была выполнена в двадцатых годах на одной из небольших французских мануфактур, была занесена в каталог фабрики, выставлялась на нескольких выставках еще до Второй мировой войны, чему дотошный Свиягин тоже нашел подтверждение. Он почти случайно обнаружил эту статуэтку и еще несколько других в коммунальной квартире, которую осматривал с целью покупки. Потом через руки Свиягина прошли уникальные экземпляры мейсенской мануфактуры, Гарднера, Императорского фарфорового завода. Что-то он сразу перепродавал, что-то некоторое время стояло в заветном шкафу, и только после того, как цена на приобретенный предмет вырастала вдвое, Свиягин звонил покупателям, которые уже к тому времени выстраивались к нему в очередь. Желающих купить курносую цветочницу было немного, что почему-то подогревало трогательную привязанность коллекционера к статуэтке. Более того, он поставил перед собой совсем, казалось бы, недостижимую цель: разузнать, кто позировал французскому мастеру и как сложилась жизнь модели впоследствии. А что это было конкретное лицо, Свиягин не сомневался – придумать такие черты, такую индивидуальность могла только сама природа, а художник лишь скопировал ее творение. Коллекционер связался с французскими антикварами, попытался найти наследников старого фарфорового завода, запросил в архивах все материалы по выставкам начала и середины двадцатого века. По вечерам он сидел на форумах европейских собирателей статуэток. На не очень правильном английском языке пытался принимать участие в обсуждениях и, прикрепляя фотографию своей любимицы, наводил справки. Конкретных ответов Свиягин не получал, все, что ему сообщали, он уже в общих чертах знал.

Однажды на его адрес пришел большой плотный конверт, в котором было приглашение от мадам Мадлен Денье. Пресс-секретарь его корпорации, Светлана Охотникова, владевшая немецким и французским языками в совершенстве, перевела текст письма. Оказывается, в ассоциации французских антикваров мадам сообщили о мсье Свиягине, который интересуется маленькой фарфоровой мануфактурой, наследницей которой она является. Она наследница не по прямой, но после кончины всех членов семейства бумаги, документы и сохранившийся фарфор находятся у нее, и она рада будет помочь коллекционеру. Свиягин, чтобы не терять время и решить все вопросы разом, тут же связался с французскими архивистами и вылетел в Париж.

Североафриканский этнос на улицах французской столицы выглядел привычно и Свиягина уже не раздражал. В конце концов, все события имеют свой смысл и свое предназначение, и все они куда-то приводят. Надо только подождать. И потом, это проблема французов, а не русских, которым, правда, по выражению Достоевского, всегда есть дело до Пизанской башни. Дом Мадлен Денье он нашел быстро – тот находился в модном районе площади Вогезов. Судя по медной табличке, мадам занимала третий этаж с узорными балконами. Звонок, который Свиягин уже мучил минут пять, никого не заставил открыть дверь. Посмотрев на серое небо, коллекционер уже было собрался поймать такси и поехать в отель, как вдруг из маленькой машинки, с визгом остановившейся у подъезда, появилась женщина лет сорока – сорока пяти в свободной бежевой накидке, в перчатках и с внушительного размера кожаной сумкой. Свиягин давно обратил внимание, что какие бы чулки ни надела француженка, ее ноги всегда выглядят обнаженными. Мадам Денье в темном тончайшем капроне подтвердила это наблюдение.

Они заговорили на английском языке, оба владели им не очень хорошо, что существенно облегчало понимание, а потом Мадлен перешла на неуверенный русский: «В родне были русские. По материнской линии. Еще в те времена, когда на русских невест приходилось по два маркиза и по два графа. Это теперь родовитых отпрысков меньше, чем русских невест!» Свиягин рассмеялся точному сравнению времен.

Пригласив гостя в дом, Мадлен Денье усадила его в удобное кресло, быстро сделала кофе, достала серебряную коробку со множеством мелких печений и, устроившись напротив, ласково улыбнулась:

– Сколько времени вы пробудете в Париже?