Куколки

Весенняя инспекция оказалась в этом году благоприятной. Только два поля во всей округе попали в список как подлежащие очищению, причем ни одно из них не принадлежало отцу или дяде Энгусу. Два предыдущих сезона были настолько плохи, что те, кто в первый год еще колебался, как быть со скотом, склонным давать неправильное потомство, на второй год решительно уничтожили его. В результате с живностью тоже все было в порядке. Процент нормальности установился на достаточно высоком уровне, так что будущее обнадеживало. Люди приободрились, стали приветливее, доброжелательнее к соседям. К концу мая многие бились об заклад, что в нынешнем году количество Отклонений будет необычайно низким. Даже старый Джекоб нехотя признал, что неудовольствие небес временно откладывается.

— Господь милосерден, — недовольно сказал он. — Бог дает им последний шанс, будем надеяться, что они исправятся, не то худо будет всем на будущий год. Впрочем, и нынешний год еще не кончился.

Но никаких Отклонений не последовало. Процент нормальности у поздних овощей был так же высок, как у ранних посевов. Погода установилась и обещала добрую жатву. А инспектор теперь так много времени тихо проводил в своей конторе, что прямо-таки стал общим любимцем.

Для нас, как и для всех, казалось, наступило мирное трудовое лето. Все было прекрасно, если бы не Петра.

Однажды в начале июня, обуреваемая жаждой приключений, она совершила сразу два проступка, нарушив строгий запрет. Во-первых, она в одиночку выехала на своем пони за пределы наших земель, а во‑вторых, так как ей было неинтересно ехать по открытой местности, она отправилась обследовать лес.

Как я уже говорил, леса вокруг Вэкнака считались, в общем, безопасными, но полагаться на это было нельзя. Дикие кошки обычно предпочитают убегать и нападают, только попав в отчаянное положение. Однако крупные звери пробираются к нам из Диких Земель по перелескам, так что отправляться в лес без какого-либо оружия признавалось неразумным.

Призыв Петры раздался так же неожиданно, как и раньше. Хотя на этот раз в ее зове не было того прошлого панического принуждения, он оказался достаточно силен и полон такого испуга и отчаяния, что причинял сильную боль. Кроме того, ребенок совершенно не владел мыслями. Она просто излучала чувства, которые заслоняли все вокруг какой-то большой расплывчатой тучей.

Я попытался связаться с нашими и сказать им, что постараюсь сам выяснить, в чем дело, но смог войти в контакт только с Розалиндой. Подобное замешательство описать трудно: как будто пытаешься добиться, чтобы тебя услышали за громким шумом, и одновременно стараешься разглядеть что-то в тумане. Хуже всего было то, что Петра не давала никакого изображения, никакого намека на причину ее страха. Попытка выразить одно чувство определениями, относящимися к другому, всегда искажает суть. Но все-таки можно описать этот зов как беззвучный вопль протеста. Просто чувство, без мысли и формы. Сомневаюсь, знала ли она сама, что делает. Это было что-то вроде инстинкта… Я мог лишь понять, что звучит сигнал тревоги и раздается он откуда-то неподалеку… Я выбежал из кузницы, где работал в тот момент. Забрав ружье, которое на всякий случай всегда висело заряженным за входной дверью нашего дома, я в две минуты оседлал лошадь и выехал за ворота. У этого зова была еще одна характерная черта — он давал четкое направление. Поэтому, едва выбравшись на луговую дорогу, я ударил коня пятками и галопом поскакал к Западному лесу.

Если бы Петра хоть на минуту прекратила свой оглушительно-беззвучный вопль, последствия были бы совсем иными. Вернее, их могло бы вовсе не быть. Но она не умолкала. Она продолжала звать изо всех сил, и единственное, что я мог сделать, чтобы убрать этот заслон, это поскорее добраться до его источника.

Не все у меня шло гладко. В одном месте я слетел с лошади и довольно долго потом ловил ее. В лесу стало ехать легче, так как тропа была наезжена. Ее постоянно расчищали, потому что она позволяла избежать порядочного крюка. Я проскакал по ней довольно далеко, пока не понял, что пропустил свою цель. Подлесок мешал бы придерживаться прямого пути, поэтому я повернул назад и стал искать другую тропу, которая вела бы в нужную сторону. В самом направлении я не сомневался: Петра не давала передышки ни на минуту. Наконец я нашел подходящую тропинку, узкую и раздражающе извилистую, ветки над ней нависали так низко, что когда лошадь продиралась вперед, я был вынужден почти лечь ей на спину. Но зато теперь я ехал куда надо. Кусты поредели, и я смог выбирать дорогу между деревьями. Так я одолел примерно четверть мили и выбрался на открытую поляну.