— Фаргори-лэн, вы наговариваете на своего коня, — заметил дэй, протягивая Таше руку.
Она промолчала. Только покашляла удивлённо — прежде чем стянуть перчатки и, приняв помощь, устроиться за задней лукой седла.
Шерон зачем-то провожал их до самых врат Приграничного, не переставая настороженно поглядывать на дэя. За частоколом лента тракта круто забирала влево, на запад, обходя одуванчиковую ловушку Ложных земель, и вдоль дороги грустно шумел берёзовый перелесок.
Равнина казалась не такой и большой. Прищурившись, Таша могла даже разглядеть берёзы на том конце.
Но…
— Благодарю, сын мой.
Дэй кивнул Шерону. Крепче сжал поводья.
И негромко велел:
— Вперёд.
Медленно и осторожно Принц двинулся к Равнине.
А Шерон стоял и смотрел, как белоснежный конь касается копытами листьев одуванчиков — совсем рядом — чтобы миг спустя исчезнуть без следа.
Таша не увидела, когда Принц ступил на Равнину. Лишь почувствовала, как ударил в лицо холодный ветер, заставив зажмуриться.
И когда она открыла глаза, всё вокруг тонуло в густом белёсом тумане.
Принц встал, тревожно всхрапнув. Вязкая туманная стена доставала коню до груди. Таша оглянулась, но частокол Приграничного исчез: вместо него стелилось то же вкрадчивое туманное море, и колкий ветер скользил поверх него.
Если на тракте была предрассветная пора, то здесь царила тёмная серость. Не ночь, не утро, не рассвет.
— Это… Равнина?
— Да, — голос дэя был спокоен.
— А где же Приграничное?
— Далеко.
Дэй тронул белую гриву, и Принц послушно потрусил вперёд, постепенно ускоряя шаг; а Таша начала смутно понимать, каким образом срезался путь через Равнину.
Просто Ложные земли, помимо всех прочих интересных свойств, могли к тому же мгновенно перемещать тебя в пространстве.
Долгое время тишину нарушал лишь приглушённый стук копыт — туман и невидимые одуванчики скрадывали звуки.
— Фаргори-лэн?
— Да?
— У вас очень… цепкие пальцы.
— Это комплимент?
— Простите, если разочарую, но чистая правда. И это вызывает у меня сомнения, останется ли на моих плечах к концу путешествия живое место. Держитесь за пояс, так гораздо удобнее.
Таша кашлянула: ей и за плечи взяться стоило некоторой… заминки.
Но и здесь пришлось признать его правоту.
— Откуда держите путь, святой отец? — спросила она, чтобы поддержать беседу.
Гладкий шёлк пояса выскальзывал из-под пальцев, вынуждая обвить талию дэя и сомкнуть ладони в замок. Для этого пришлось вплотную прижаться к его спине; и когда Таша поняла, что это вновь заставляет её смущаться, сердито фыркнула.
Даже жаль, что ножны с мечом дэй приторочил к седлу. А то он их вроде через плечо носит, вот и вцепилась бы…
— Из Озёрной. Я пастырь в деревеньке у озера Лариэт.
— Лариэт… это у самых гор, кажется?
— Верно.
Некоторое время Таша терпеливо ждала ответных вопросов.
— Фаргори-лэн, я предпочитаю придерживаться мнения, что собеседник сам расскажет то, что хочет и может, — наконец заметил дэй. — Если же он молчит, значит, на то есть причины.
Тонко подмечено.
— Я… из Прадмунта.
— А. Так вы из той самой семьи Фаргори…
— Которые делают тот самый сидр, да.
— Вашей семье и вашей деревне есть чем гордиться.
— Вы бы это нашему пастырю сказали. — Таша зевнула. — Он так не думает.
Серость, со всех сторон — непроглядная серость. Ни света, ни темноты: только серый цвет, только туман и странные скользящие тени. Сознание тоже туманилось, и утопленниками памяти всплывали ненужные воспоминания, ненужные мысли…
…зачем ты спешишь, зачем едешь туда, вновь шептал тонкий голосок на грани сознания; даже если наёмники будут в том трактире, даже если ты их догонишь — тебе с ними не справиться, не спасти Лив, не уйти живой…
…и святоша наверняка их дружок, а ты…
…глупая, глупая, глупая…
— Осторожно!
Таша открыла глаза в тот момент, когда дэй поймал её соскальзывающую руку — прежде, чем она успела упасть с коня.
И судорожно вцепилась в чёрный шёлк.
— Вы задремали, Фаргори-лэн.
— Кажется…
Сердце металось перепуганной кошкой в тёмной коробке.
— Расскажите мне о вашей деревне, Фаргори-лэн.
— Не думаю, что вам…
— Ошибаетесь. Мне будет интересно. Я весь внимание.
Что ж, разговор — хороший способ прогнать сон. Таша оценила заботу. Возможно, в этот момент она бы даже простила дэю, что тот оккупировал её коня…
Если бы, конечно, это действительно её задевало.
— Ну… Прадмунт…
— Вы не больно-то жалуете своего пастыря, Фаргори-лэн, — дэй облегчил ей задачу.
— Я не обязана его любить, святой отец.
— А уважать?
Таша помолчала, обдумывая ответ.
Оскорбление церкви и её слуг — богохульство. Оскорбление своего пастыря — тем более. И, будь Таша дома, за любые её сомнительные слова последовала бы кара. Если бы, конечно, кто-то услужливо донёс о них пастырю; а когда ты бросал эти слова не в кругу семьи, это было почти гарантировано.
Но она далеко от дома. А дэй — не их пастырь.
И что-то подсказывало Таше, что все её слова останутся между ними двумя.
— Он упивается своей властью. Тем, что может поставить на колени любого, — всё-таки сказала она. — И просто… фанатик.
— Но если он искренне верит в то, что делает, это уже заслуживает уважения.
— Верит? Да это не вера, это…