Кукук

Он включает свет, садится за стол, что-то пишет. Встаёт. Спрашивает, выключать ли свет. Я говорю, что мне всё равно. Он выключает и выходит. Возвращается минут через пять, садится и в темноте решает очередной свой кроссворд. Я говорю ему, чтобы он включил себе лампу — не видно же ничего. Он говорит, что видит прекрасно, у него очки. Я тем не менее встаю и сам включаю свет. Он говорит: Спасибо! Так много лучше.

Отгадав пару слов, он встаёт, спрашивает — оставить ли свет (да, оставьте) — и выходит прочь.

В восемь вечера он начинает раздеваться и укладываться спать. Думаю о том, что буду мешать ему здесь светом от монитора и жужжанием ноутбука. Выключаю компьютер, убираю его в шкаф, забираю с тумбочки свою книгу (Jack London «Wolfsblut», не могу вспомнить как это там по-русски) и иду читать в комнату отдыха. Прохожу мимо двух иранцев: женщины и мужчины, играют в карты. Слышу голос женщины позади меня: Это женщина или мужчина?.. Сходу понимаю, что вопрос обо мне. Ответа на него не слышу. Наверное, пожатие плеч. Я — загадка для некоторых.

Вспоминаю концерт в Ганновере Шивана Первера (курдского Шевчука). Я и Аркам занимались видеозаписью того выступления, а также интервью. Когда мы с ним зашли в зал, он уже был полон. Сотни курдов за столиками со скромной пищей и лимонадом. Однородная масса и лишь я был в ней — эдаким бледнолицым среди присутствующих. Потом Акраму говорили, что, надо же, среди операторов бывают и девушки. Всё ясно. Это я был для них светловолосой девушкой. А значит, были в зале и такие, кому меня хотелось трахнуть. Бр!!! Бэ-э-э!

В десять вечера иду спать. В комнате нечем дышать. Жарко. Заваливаюсь в постель и быстро засыпаю. Ночью то и дело слышу причитания соседа: Verfluchte Scheiße![50] Засыпаю. Просыпаюсь от того, что сосед пердит. Не пукает, друзья мои, а именно пердит. До ужаса громко. Как из пушки. Ба-бах!!! В первый раз в жизни становлюсь свидетелем подобного. Опять его голос: Verfluchte Scheiße! Слава богу, нет запаха. Чего нет, того нет. Мирно спим дальше. Утром нас будит медсестра. Я спросонья говорю ей «доброе утро» по-русски.

На выходные в отделении остаются лишь четверо. Тишина, покой. Компьютер с утра и до вечера, с утра и до вечера… Утешеньице моё железячное, почему я от тебя никогда не устаю?! Кто из кого черпает энергию? Если бы я с ним не связался, то точно бы сошёл с ума за последние два года.

Начинаю писать своё первое письмо. Запоем. Чувствую необходимость писать. От этого занятия отвлекает лишь необходимость под вечер уходить с книгой из комнаты.

Старик-сосед — местный, из Вуншдорфа. Он отчаливает на весь день домой к маме. Надо же, у него ещё мама есть. Он же сам дед. Потом оказывается, что ему всего лишь 56 лет. Моя проблема наоборот. Маме 81 год. Возвращается он в клинику к семи вечера, как положено. Тут же укладывается спать. Я, чтобы не мешать ему своим компьютером, плетусь с книгой прочь.

Опять пару раз за ночь выстрелы и каждый раз один и тот же комментарий: Verfluchte Scheiße!

Мультяшным умом, своей первой профессией, представляю себе, как от пердежа подпрыгивает его одеяло или же дымится пробоина от снаряда.

Просыпаюсь от сильной боли в груди. Опять как тогда — в пятом отделении. Бесы-бесы. Опять же лежу — жду, пока само пройдёт.

Просыпаемся, завтракаем, включаем компьютер.

Сосед с утра наблюдает за мной: Как стенографистка. Долго учился так печатать?

Я: По-русски — один день, по-немецки — дня три. Потом уже годами непроизвольно работал над скоростью.

Он: Хороший сосед.

Я: Простите?

Он: Ты хороший сосед. Тот, до тебя, был ужасный. Всё ему не нравилось. Бельё своё бросал на пол. Везде бельё. И здесь, и здесь. Перед дверью садился на пол. (Показывает как). Дверь не открыть, не выйти. Очень тяжело. Ты — другой. Я уже к тебе привык.

Я постоянно думаю, что он как-то странно говорит, словно иностранец — на чужом языке. По построению фраз. При этом чистокровный немец.

Я обожаю стариков. Поэтому даже эти его ночные «выходки» меня от него не отвращают. Он, как и Ралука, ужасно неопрятен, безумен, но приятен. Он напоминает мне моего деда. Я всё не могу поверить в то, что он ещё по сути дела молодой мужик. Я чувствую себя внуком по отношению к нему, хотя между нами лишь 20 лет разницы.

Он опять уезжает на весь день домой. Я окунаюсь в воспоминания. Набиваю их в письмо. С ужасом гляжу на количество страниц. Это уже десяток писем. Будет скучно читать их одним скопом. Но хочется писать дальше. Больше того, хочется писать об этом новом моём пристанище. Об этом старике. Но надо разделаться с 5.2.

За завтраком Анна-Мари (женщина у шкафа), которая уже несколько дней как в этом отделении, спрашивает меня, что я делаю, чем развлекаюсь здесь. Я говорю, что единственным для меня способом — компьютером. Она гримасничает.

Анна Мари: Как можно целый день сидеть за компьютером.

Я: Лежать с компьютером. У меня ноутбук.

Анна Мари: Да какая разница! Что с ним делать-то всё это время?