Кукук

Начинаю в деталях рассказывать о побеге цыгана. Активно жестикулирую, показываю на оконных шторах, как мы их задёргивали, скрывая от глаз медперсонала взлом окна, прячу свою подушку под одеялом, как это сделал цыган, чтобы сымитировать своё спящее тело, барабаню по тумбочке, имитируя прыжок ребят и то, как они убегали. Развлекаю соседа разговором. Говорю напоследок, что одна у цыгана беда — его любимая девушка, которую ему пришлось покинуть здесь.

Царко: У меня есть знакомый. Он из Берлина. Хорошо зарабатывает. У него очень много денег было. Привёз себе невесту из Таиланда. Молодую совсем женщину. Два года жили вместе. Она всё время язык учила — ходила на курсы. Уже хорошо говорила. Deutsch Perfekt. Приятель мой однажды приходит домой. А все драгоценности, вся наличность — всё исчезло. С их общего счёта сняты все деньги. Очень много денег. Невеста улетела со всем этим добром к себе на родину и скрылась. Такие вот женщины. Моя жена такая же. Все женщины такие. Всё равно, откуда они не появляются: из Африки, из Азии…

Ага, значит, не всё у него так гладко с женой, как он говорил раньше.

Моя Татьяна — другая. Она меня просто не любила никогда. Всё прочее — чепуха.

Потом он сказал, что у него есть свой собственный дом в Хорватии с видом на море. Огромный каменный дом. Там никто сейчас не живёт. Кто-то из родственников присматривает за ним. У него есть большой балкон. Когда на нём сидишь, то вдыхаешь запахи моря, говорит он. Раньше Царко ездил домой в отпуск. За этот дом дают двести тысяч евро, но он его не хочет продавать. Пусть остаётся детям и внукам.

Он всё ждёт денег на мебель. Уже месяц как ждёт. Никакого ответа от социальных служб.

Вот и поговорили.

Эльвира провела выходные у своей бабушки. Вернувшись, на вопрос Арнэ, как это было, она охотно ответила: Super! War Spitze![84]

Томас показал мне свой роман. В его написании он добрался до 37-й страницы. Он пишет на листах Din A4 шариковой ручкой. Все листы аккуратно подшиты в папку. Он прочёл мне длинный англоязычный заголовок, который я не смог запомнить, и подзаголовок, в котором был следующий смысл: «действие романа основано на реальных событиях и является моей автобиографией». Он будет продавать этот текст, когда закончит. На тридцати семи страницах разборчивого подчерка нет ни единой помарки. Его рукопись, как нотные листы у Моцарта, должна быть гениальной. Я спрашиваю его: Ты не делаешь поправок к тексту, не работаешь над его стилем?

Томас: Я пишу без ошибок. Весь текст у меня уже в голове.

Ага, как у Вольфи. Опять Форман тут как тут.

Галина принесла мне из дома симпатичные кроссовки, которые было купила сыну, но тот их забраковал, не модные. Теперь они мои. Спасибо тебе, Галя!

Вечером гулял по пешеходке, зашёл в книжный. На полке биографий заметил отлично изданную биографию Адольфа под лаконичным названием «Hitler»: суперобложка, твёрдый переплёт, с иллюстрациями, на хорошей бумаге. Более тысячи страниц. Написана Йоахимом Фестом в 1973 году. Цена явно занижена. Тираж в издании не указан. Пропаганда!?. Целая стопка этой книги также в разделе «история». Купил. Будет чем разбавить Шехерезаду.

За обедом Арнэ назвал Царко в неведомой мне транскрипции — Чарко. Впервые услышал имя соседа произнесённым вслух.

Иду с чашкой какао в свою комнату. Впереди меня уже кто-то прошёл с кофе. Почти на каждой ступеньке по кофейной капле. В коридоре след обрывается.

В кочане капусты — в вазе — появился четвёртый фантик.

Я наконец-то нашёл свою госпожу Гнусен (мисс Рэтчед). Ту врачиху из «Кукушки». Она работает в отделении эрготерапии, куда я начал ходить клеить фотоальбомы, всякого рода папки и записные книжки. К счастью, мисс Рэтчед не моя воспитательница, мне досталась поприятнее. Нет, просто очень приятная фрау Дюллик. Но сегодня моя воспиталка была всё время в бегах, и когда наступила пауза, паузу эту объявила мисс Рэтчед. Мне оставалось сделать два надреза ножом, чтобы закончить очередную процедуру. Мисс Рэтчед попросила меня прекратить работу. Я сказал, что через пару секунд закончу. Она сказала, что пауза есть часть распорядка и её следует строго соблюдать. Я сделал первый надрез. В комнату зашла моя воспитательница. Пока я готовился к нанесению второго надреза «слоновой бумаге», мисс Рэтчед пожаловалась ей на меня. Фрау Дюллик начала было говорить, чтобы я прервался, но я сказал, что доделаю своё дело до конца, даже если это будет выглядеть маленькой революцией. Она сказала, что революций им устраивать не надо… Я сделал ножом последний чик и пошёл заваривать чай.

Во время паузы в то время, когда мисс Рэтчед вышла прочь, госпожа Дюллик, моя воспитательница, попросила по-человечески не нарушать распорядок, т. к. кое у кого аллергия на неповиновение. На это я ответил примирительно: В противном случае аллергия будет у меня… Ответить на это госпожа Дюллик не успела. В комнату вернулась ОНА.