Кукурузные человечки

Один за другим к нему подходили маленькие человечки, и он каждому пожимал двумя пальцами руку.

— Славик, — сказал на прощание за всех взрослых командир корабля Мазиль, — мы благодарны тебе за гостеприимство, за то, что ты встал на пути козы — ведь она могла растоптать наших мальчишек. Ты смелый, у тебя доброе сердце. Оставайся таким всю жизнь.

Семеро взрослых космонавтов чуть наклонили головы и потом помахали землянину руками.

И вот тринадцать маленьких человечков один за другим стали исчезать в кукурузном лесу.

Спрыгнул и Питя со Славикиного колена, заговорил быстро:

— Слышь, Слава, я сперва думал, что в футболе я буду нападающим, но потом передумал. Лучше буду вратарем. Ты как считаешь — у меня получится?

— Конечно, получится, — улыбнулся Славик. — Ты ведь быстрый, ловкий. Это из Щипана вратаря не получится.

— Щипана мы судьей сделаем, если он не похудеет. Что ты на это скажешь?

— Я? — Славик нагнулся к Питиной голове и пальцем пригладил ему волосы. — Взъерошились, — объяснил он дрогнувшим голосом. — Меня зовут. До свидания.

— До свидания…

И Питя пропал в темноте, которая к этому времени уже опустилась на огород.

Славик встал. Прислушался. Вовсю пели сверчки. Голосов космонавтов не было слышно. Должно быть, они уже в кораблях.

Отец сразу заметил его настроение.

— Простились?

Славик смог только кивнуть.

— Ну, ложись спать.

— Мне нужно встать до восхода солнца.

Отец подошел к отрывному календарю.

— Значит, в шесть. Разбужу.

Уснул Славик быстро. Увидел голубые блуждающие огоньки в кукурузе — ярко-ярко! — и стал падать в какую-то глубокую темную яму. Еще, кажется. не долетел до дна, как кто-то тронул его за плечо. Он тут же сел, подумав, что это кто-нибудь из пришельцев.

— Без пяти шесть, — тихо сказал отец. — Накинь на плечи одеяло и иди. Мне пойти с с тобой?

— Идем. — Славик спустил ноги с высокой кровати.

Кухня дохнула на него запахами вареной картошки и хлеба. В сенях за щиколотки схватили холодные руки сквозняка. Толкнул тяжелую дверь, она заскрипела. И такими душистыми цветами омыло лицо, что Славик чуть не задохнулся

Со всех сторон пели петухи.

— Давай смотреть вон туда, — Славик показал на кукурузу. — Сколько уже?

— Без одной минуты шесть, — ответил отец, поддерживая одеяло на плечах сына.

— Вон они — смотри! — крикнул Славик.

Над кукурузой завис серый диск. Повисел, покачиваясь, словно решая, лететь ему или нет, и рванул вдруг в сторону и вверх и сразу же исчез из виду.

Место первого диска занял второй. Славик закричал:

— Ребята, я вас вижу! До свидания! Питя, пока! Пока! Прилетайте еще!

Диск повисел в воздухе, покачиваясь чуть дольше первого. Миг — и так же рванулся в сторону и вверх.

Стало тихо-тихо. Даже деревенские петухи замолчали на целых две минуты. Потом снова раздалось неуверенное:

— Ку-ка-ре-ку-у?

И ему тут же ответили:

— Ку-ка-ре-ку-у-у!

Зачем художнику коза

Хорошо было идти по отвоеванному у трактора лугу! Сохранившиеся под кустами цветы тысячелистника, голубого цикория и желтой ястребинки кивали Кубику и Славику, кланялись, благодарили, казалось, за спасение.

Нинки с ними не было — завтрашняя первоклассница уехала с бабушкой в райцентр покупать что-то для школы.

Шагали по лугу молча. И вдруг Славик, шмыгнув носом, спросил:

— Дядя Витя, ну зачем вам коза? — Слезы уже готовы были брызнуть, и он надеялся, что смешной рассказ отвлечет его.

— Коза? Зачем мне коза? — Кубик остановился. — Ты ведь знаешь, что до сих пор я тебе говорил только правду?

Славик кивнул.

— А хочешь, я расскажу тебе сказку? Сказку о том, для чего мне коза?

Славик снова кивнул.

— Тогда слушай. — Кубик двинулся шагать по лугу, двинулась вперед и его сказка. — Жила-была на свете коза… Она до невероятности была похожа на одного человека — та же бородка, те же глаза, те же рога…

— Рога? Разве у человека бывают рога?

— У этого — да. Он был ужасно бодливый, и тем, кто его хорошо знал, казалось, что у него, кроме козьих бороды и глаз с вертикальными щелочками, есть еще и рога. Ну и вот, этот человек…

— Вы же про козу начали рассказывать!

— Не перебивай, если хочешь слушать дальше. Этот человек, тоже, между прочим, художник или, вернее. числящийся художником, был бездарен. Без-дарен, Славик, и нет, быть может, беды большей для человека, чем эта. Он завидовал другим художникам, но подняться до их уровня не мог. Не мог — его картины были унылы, безрадостны, как… ну с чем сравнить мне его холсты? — Кубик обвел взглядом луг.

Славик тоже огляделся.

— Вот невезение! Нет здесь ничего унылого, хоть луг и скошен, и близко осень. Все хорошо: и старые деревья, и кусты, и редкая зелень, и желтизна там и сям. Вон сиреневый тон заполняет низину, а пашня за рекой — глянь-ка! — фиолетовая, сизая… А речка — обрати внимание — стальная, голубая, синяя. Не с чем мне сравнить унылые картины этого художника! Разве что с передником Евдокимовны… Так вот, чтобы подняться в признании до других художников, а может, даже обогнать их, стал человек, похожий на козу, их бодать…

— Как это?