— Видите ли, сэр, я хотел бы поговорить с вами о совершенно другом деле, — сказал он.
Когда Зиллейби встречался с препятствиями, прерывавшими плавное течение его речи, он старался воспринимать их с должной снисходительностью. Поэтому он на время отложил анализ этического каркаса и ответил:
— Конечно, конечно, мой мальчик. Разумеется! О чем же?
— Это… это касается Феррилин…
— Феррилин? Ах, да! Боюсь, что она уехала в Лондон на пару дней, чтобы навестить мать. Должна вернуться завтра.
— Э-э-э… но она же только сегодня вернулась, мистер Зиллейби!
— Вот как! — воскликнул Зиллейби. Потом, подумав, добавил: — Конечно! Она же ужинала с нами! И вы — тоже! — сказал он с торжеством в голосе.
— Да, — ответил Алан и, продолжая настойчиво преследовать представившийся ему шанс, бросился в изложение своих проблем, с отчаянием ощущая, что от заготовленных фраз не осталось камня на камне.
Зиллейби терпеливо слушал, пока Алан продирался к концу своего повествования, завершив его словами:
— И я надеюсь, сэр, что у вас не будет возражений против нашего официального обручения…
Тут глаза Зиллейби округлились.
— Дорогой мой, вы, по-видимому, несколько преувеличиваете мою роль. Феррилин вполне разумная девочка, и у меня нет ни малейшего сомнения, что к настоящему времени и Феррилин, и ее мать знают о вас все, что нужно, и, надо думать, уже приняли глубоко обоснованное решение.
— Но я еще не встречался с миссис Холдер, — возразил Алан.
— Ну, если бы вы были знакомы, то ориентировались бы в ситуации куда лучше. Джейн — великий организатор, — ответил Зиллейби, благосклонно поглядывая на портрет на каминной полке. Затем он встал. — Что ж, свою роль вы сыграли вполне достойно. Значит, и мне следует вести себя так, как полагает нужным Феррилин. Не будете ли вы добры собрать здесь всю компанию, пока я распоряжусь насчет бутылки?
Через несколько минут, когда вокруг него собрались жена, дочь и будущий зять, Зиллейби поднял бокал.
— Выпьем же, — объявил он, — за соединение любящих душ. Правда, институт брака в том виде, в котором он поддерживается церковью и государством, представляет собой удручающе механистический подход к проблеме партнерства и практически мало чем отличается от взглядов Ноя.
Человеческий дух, однако, могуч, и любви нередко удается выжить в окружении грубых социальных институтов и установок. Поэтому будем надеяться…
— Папочка, — прервала его Феррилин, — сейчас уже больше десяти, а Алан должен добраться до своего лагеря вовремя, а то его засунут на «губу» или еще куда-нибудь. Все, что тебе следует сказать, — это: «Долгой жизни и долгого счастья вам обоим!»
— О! — воскликнул мистер Зиллейби. — А ты уверена, что этого достаточно? Мне кажется, это слишком лаконично. Однако, если ты полагаешь, что подобное обращение более соответствует данным обстоятельствам, я так и скажу, дорогая. С большим удовольствием скажу.
Что и сделал.
Алан поставил пустой бокал.
— Боюсь, то, что сказала Феррилин, близко к истине, сэр. Мне пора, — сказал он.
Зиллейби, соболезнуя, покачал головой.
— У вас сейчас тяжелое время. Как долго оно еще продлится?
Алан ответил, что надеется освободиться от службы месяца через три.
Зиллейби снова кивнул.
— Надеюсь, полученный опыт пойдет вам на пользу. Иногда мне жаль, что сам я им не обзавелся. Для первой войны был слишком молод, во вторую был откомандирован в министерство информации, хотя предпочел бы что-нибудь более интересное. Ну, что ж, спокойной ночи, дружок. Это… — Тут он прервал речь, пораженный внезапной мыслью. — Боже мой! Мы так привыкли называть вас просто Аланом, что я, оказывается, даже не знаю вашей фамилии. Может, наведем порядок в этом деле?
Алан назвался, и они снова подали друг другу руки.
Когда Алан и Феррилин вышли в холл, он посмотрел на часы.
— Слушай, мне надо поторапливаться. Увидимся завтра, любимая. В шесть. Спокойной ночи, родная.
В дверях они горячо и торопливо поцеловались, и Алан сбежал по ступенькам к своей красной машине, стоявшей у подъезда. Зажигание сработало четко, мотор взревел. Алан дал газу и, выбросив фонтаны гравия из-под задних колес, умчался.
Феррилин долго смотрела на удаляющиеся красные огни машины. Постояла, прислушиваясь, пока рев мотора не превратился в едва слышный гул, затем закрыла парадную дверь. Входя в кабинет, она заметила, что часы в холле показывают 10 часов 15 минут.
Итак, в 10.15 в Мидвиче ничего неординарного еще не случилось.
С отъездом Алана мирная тишина снова распростерлась над селением, только и мечтавшим поскорее завершить свой трудовой день и приготовиться к наступлению такого же мирного и лишенного потрясений дня завтрашнего.
Окна многих коттеджей еще отбрасывали желтые полосы света в темноту теплого вечера, отражаясь в каплях недавно прошедшего дождя. Внезапные взрывы голосов и смеха, раздававшиеся время от времени, были не местного происхождения. Они исходили из телевизоров и прочей звучащей аппаратуры.